СКАЗКИ ДЛЯ БЫВШИХ ДЕТЕЙ  (рассказы)

Они выросли и уже не играют с игрушками. Они по-прежнему пытливы и на пути к Истине согласны подвергаться опасностям. Знать цель, видеть препятствия и растить волю к победе - их стиль жизни, какой бы фантастической она ни казалась. Они - это те, кто преодолев порог детства, все еще готовы на подвиги.

ЗВЕЗДА С ЗВЕЗДОЮ

– Ко мне, Из! – полетела в пространство молния приказа.

По слабому толчку в районе правого виска я поняла, что контакт состоялся. Из был готов освободить для меня некоторую область своего сознания.

– Волей пославшего меня, утвердись! – перенеслось мое сознающее начало в тело Иза.

Раньше переживание смены тела вызывало массу непривычных, порой неприятных, ощущений. Теперь лишь иногда мои губы растягивались в улыбке при созерцании рук-щупальцев и таких же зеленовато-бурых осминожьих нижних конечностей. Из был полуживотным-полурастением и на своей планете принадлежал к наиболее высокоорганизованным существам. Некогда они согласились сотрудничать с Землей, предоставляя свои тела и их энергию земным сознаниям, чтобы те могли сообщаться с другими галактиками, теми обитателями Вселенной, прямая связь с которыми с Земли была невозможна ввиду огромных расстояний. Планета Иза была своеобразным промежуточным звеном между Землей и дальними мирами.

Еще одно усилие, и вот уже в эфире звучат позывные, предваряющие намеченный диалог:

– Слушай! Слушай, Капять!

– Слушаю! Слышу тебя, Земля!

Моим собеседником на планете Капять был молодой человек с длинным, замысловатым именем, которое, будучи сокращенным до инициалов ЛЖ, звучало как Эльж. Он щедро делился со мной образами родной земли, явно намереваясь увлечь меня в стан ее пылких поклонников. Планета Капять и гуманоиды, населявшие ее, очень напоминали Землю. Но развитие цивилизации было иное. И потому в мою обязанность входила передача им необходимой информации о наших лучших достижениях и находках.

Начало работы контактера походило на только что разожженный костер. Огненное воодушевление постепенно разгоралось и, достигая своего пика, постепенно сходило на нет, оставляя в конце едва заметные язычки пламени. Как правило, сил на личную беседу не оставалось, ее доставало только, чтобы полусонным добраться до прохладных объятий спального ложа и погрузиться в долгий, целительный сон.

Однажды токи пространства были особенно благоприятными. Мы отработали положенное время, но были достаточно бодры, чтобы углубить наше знакомство, переходя от делового контакта к приятному, непринужденному времяпровождению. И Эльж запел. Птица, зовущая солнечные лики весны... говор порожистого горного ручья... колыбельная любящей матери... Его гортанное пение шло из глубины существа, из самого сердца. Оно звало войти в прекрасный, необыкновенный мир, где мы...

– Нет, нет, только не это! – погасила я перерастающее в стихийный порыв восхищение.

Но крохотная птичка живого интереса к юноше уже свила свое гнездышко в моей душе. И как я ни заглушала ее звонкий голосок, она продолжала насвистывать свою незамысловатую песенку. Наверное, по ее подсказке деловое общение становилось все напряженнее и короче, а нечастые разговоры о личном все более воодушевленными.

Как-то, желая развлечь меня, Эльж предложил:

– Хочешь увидеть меня?

– Можешь успеть.

Торопливо, ощущая быстро уходящую жизненную силу, я подключила к каналу восприятия внутреннее зрение... Лицезрение Эльжа стало последним ударом по моей оборонительной позиции. Стены были разрушены неукротимой лавиной дремлющих чувств, пробужденных взором его больших, слегка раскосых глаз цвета морской волны. Автоматически я передала ему и свой портрет, но полагаю, даже если бы моя внешность была намного более заурядной, Эльж бы не отступил: мощный энергетический вихрь уже соединился с моим огнем, увлекая нас в воронку взаимного обожания.

Это были отношения, заранее отмеченные знаком близкого расставания. Это был превышающий силы поиск встреч в неумолимо разлучающем нас пространстве. Он вносил разлад в наши жизни, нарушая к тому же постоянство моего контакта с небесным Учителем. Тоска по возлюбленному, которая не оставляла меня и во сне, при виде Эльжа мгновенно преображалась в ярую радость. «Иди ко мне! » – звали его глаза, и мое сознание тут же улетало навстречу сознанию возлюбленного. Экстаз взаиморастворения не оставлял места для отдельных впечатлений. Это было похоже на безумие.

Но один раз, в первых числах осени, привычное томление вдруг сменила черная тоска. Мало кто на Земле в наше время испытывал нечто подобное. Земля была счастливой планетой, местом светлых энергий, и темные переживания, привлеченные из пространства, считались заразительными. «Инфицированных» быстро отыскивали, изолировали и оказывали срочную помощь. Медлить было нельзя. Ощущение безысходности, накатывающее при мысли о любимом, в свою очередь, подталкивало к неотложности действия.

«Дыхание радости» уняло остроту переживания, и более-менее успокоившись, я поспешила в центр космоинформации. Резво пробежав к подъемнику, быстро взлетела на свой уровень и, похоже, незамеченной проскользнула в контактерскую кабину. Привычная обстановка – зеленые стены с мощным энергоизоляционным покрытием, легкий запах озона и полная тишина, – как всегда помогли до предела сжать пружину внимания. Посыл мысли мощным поршнем направил зов в пространство, откуда практически сразу был получен положительный ответ Иза, но дальше... дальше создавалось впечатление вдруг раскрывшейся бездны. Ни звука, ни толчка, ни искры – пустота безмолвия была зияющей. В какой-то момент показалось, что от напряжения я вот-вот потеряю сознание. Но далекий, едва слышный голос вернул меня в настоящее:

– Слушай! Слушай, Земля! Капять меняет оператора!

– Почему не слышу Эльжа?!

– Его больше нет! Утром он ушел в Нивану.

Наступала ночь. За окном центра реабилитации благоухали ночные фиалки. Очнувшись от беспамятства, я встала с ложа и подошла к распахнутому настежь окну. Глубокий вдох и краткая задержка дыхания помогли направить энергию кверху:

– Учитель, помоги! Я должна увидеть Эльжа!

Сознание снова начало затуманиваться, но именно так, как бывало перед переносом его в другое тело. А затем начало проявляться что-то бесконечно родное, волнующее. Розы, слабый аромат увядших роз, отдаленно напоминающий былое благоухание... Так проявлялась близость сознания Эльжа, непривычно бессильного и все больше теряющего силы с каждым мгновением. Удерживать связь со мной он был уже не в состоянии, кто-то другой делал это за него.

– Учитель, благодарю! – вырвалось пламя признательности из сердца.

– У тебя мало времени, торопись! – послышалось в ответ.

– Эльж, родной, не уходи! – трепетало мое сердце.

– Прощай! – донеслось в ответ легкое дуновение.

Страстное волнение вдруг сменилось холодной решимостью: я должна быть с ним, навсегда... И рванувшись вслед уходящей жизни, моя сознание сжалось в отчаянной попытке покинуть тело, на сей раз безвозвратно. Но голос Учителя удержал меня:

– Ты не должна сейчас уходить. Преждевременный уход разлучит вас надолго. Но у тебя есть выбор. Ты можешь постараться пережить ситуацию на Земле или... войти в тело Эльжа и жить в нем на Капяти. Последнее усложнит твою жизненную задачу, но может превратить тебя в подвижника. Решай скорее, плотное тело погибшего вот-вот начнет разрушаться.

Все было трудно, очень. Ходить в новом теле, сонастраивать свою нервную деятельность с присущими ему рефлексами, говорить, дышать... И в то же время, все было прекрасно. Со всех гладких полированных поверхностей на меня смотрело отражение Эльжа. Я горевала, любовалась им, разговаривала... Я жила и думала, что могу сделать нечто большее для более полной реализации жизненной задачи любимого на чужой мне планете.

Если думать и чувствовать я могла привычным образом, то в действиях приходилось постоянно подстраиваться под инопланетное мышление. Мне был чужд, непривычен мужской экстремизм, вызывающее поведение этой половины капятьского человечества. Из курса истории я хорошо усвоила, что давным-давно на Земле происходило нечто подобное. Мужчины игнорировали женское мышление, ограничивали участие женщин в управлении обществом, беззастенчиво пользовались дарами их самоотверженности. Сейчас Земля отличалась красотой равновесия мужского и женского начал, и, справедливости ради, нужно сказать, что в некоторых сферах женщины имели даже некоторый приоритет. Например, на работу контактерами брали преимущественно женщин, ибо присущая женской природе интуитивность, словно нарочно создала их для этой профессии. Здесь, на Капяти, это была исключительно мужская работа.

В своем новом-старом коллективе я чувствовала себя неуютно. И хотя в местном космоцентре собрались наиболее восприимчивые, тонко чувствующие мужчины, я была далека от их психологии.

– Эй, парень! Тебе срочно нужна деваха. Сразу молотком станешь, на мужика похож будешь...

Их сочувствие, сдобренное изрядной порцией иронии, никак не помогало мне освоиться с телом и настроиться на контакт. Мне казалось, что я семеню за временем мелкими шагами, и все ожидаемые изменения происходят крайне медленно. Поначалу приходилось ссылаться на недомогание и лишь симулировать межпланетный диалог, выдавая в отчетах сведения о Земле, продуцированные моим собственным сознанием.

Когда впервые состоялся мой контакт с Изом, мне хотелось прыгать и кричать от радости, как это обычно делают маленькие дети. Еще больше освоившись, я стала аттаковать Землю зовами, нащупывая «своего» контактера.

– Эй, кейкер (так на жаргоне называли контактеры друг друга), можно подумать, что ты выиграл... – комментировали выражение моего лица коллеги, когда в эфире я встретилась со своей лучшей подругой.

Позже к ней присоединились почти все мои друзья. И симуляция продолжалась. Выкладывая для Земли, как положено, сведения о Капяти, вторую половину сеанса я посвящала личным контактам.

Не новость, что работа на холостом ходу быстро приедается. Мне, привыкшей к постоянному притоку свежей, неожиданной информации, в конце концов, надоело безделье и притворство. Покинуть нынешнее рабочее место было бы настоящим безумием: мое тело пока не слушалось меня настолько, чтобы овладевать новой профессией. Притом я еще только училась вырисовывать местные иероглифы дрожащими от напряжения пальцами, однако читать уже умела и наверстывала пробелы в своих знаниях о планете, прочитывая от корки до корки «болталки» – информационные бюллетени, публикуемые на электронных носителях – экранах, развешенных буквально повсюду. Не было их разве что в помещениях по уходу за телом.

Как-то, считывая по дороге домой информацию с портативного экрана, я вдруг задумалась:

– Почти в каждой болталке есть какой-то факт из земной жизни. Она интересует местное население, она считается занимательной, как впрочем и любая информация о жизни на планете-побратиме на Земле. Почему бы мне не начать давать сведения о самых необычных и поразительных моментах земной жизни?

И я пошла на штурм информационных изданий, преодолевая косноязычие и осваивая легкость и непринужденность стиля. Достаточно скоро мне уже было не стыдно видеть свою подпись под своими материалами, которые, в отличие от большинства публикаций на Земле, имели авторство. Теперь коллеги называли меня уже не Эльж, а «наш болтала», что было для меня предпочтительнее. Услышав имя возлюбленного, мое сердце по-прежнему сжималось от мимолетного приступа тоски.

Но однажды насмешливое «болтала» приобрело в устах коллектива жалостливый оттенок.

– Эй, болтала, тебя начальство видеть хочет! – сообщал каждый, кто попадался по пути, провожая меня сочувственным взглядом.

Личный разговор с начальством сулил серьезную неприятность. Это был еще один перекос на Капяти: доступ к персонам, занимающим руководящие должности, был крайне ограничен для рядовых сотрудников и, хотя в большинстве своем начальники отличались образованностью и достаточной компетенцией, данное положение вещей мне казалось нездоровым.

– Это что такое? – показал на настенный экран начальник, едва за мной сомкнулись створки двери его кабинета.

– Моя статья в болталке, – бодро ответила я, слегка коверкая слова.

– А вот это что? – «выстрелила» фотонным лучом в экран указка в руке начальника, подчеркивая строки, которые обратили на себя его внимание.

Я терялась в догадках, не в силах сообразить, что от меня хочет этот холеный, с пронзительным взглядом абориген. Видя мое недоумение, он поманил меня к себе и, когда мое лицо оказалось совсем близко от его стерильной физиономии, вдруг зашипел:

– Ты – не Эльж... Кейкер, признайся, ты – с Земли...

Мне нечего было сказать в ответ: опровергать факты или оправдываться мне претило. Приходилось выслушивать тихий, ядовитый тон визави:

– Все отчеты проходят через мои руки. Вот они у меня где все, – и начальник постучал себя по голове. – Но то, что опубликовано тобой в болталке, докладывалось только спецконтактерами и пока не разглашается.

– А если это моя выдумка? – отодвинулась я подальше от сверлящего взгляда раздраженного мужчины.

– А то, что ты – не Эльж и даже не мужчина – это тоже выдумка? Говоришь не так, как он, ходишь семенящим шагом, одеваешься слишком ярко... и даже взгляд у тебя другой.

Терять мне, по-видимому, было уже нечего:

– Если Вам так любопытно, отвечу. Я – его пара. Да, я – женщина, с Земли. И этим горжусь. Не такая пассивная и неуверенная в себе, как здешние бедные женщины. Эльж ушел, а я присвоила его тело. Мне хотелось хотя бы таким образом быть ближе к нему. Вам это понятно?

Во взгляде начальника мелькнуло торжествующее выражение:

– Ну вот ты и проявила свою женскую слабость. Не смогла достойно отказаться от своей привязанности.

– Хотите верьте, хотите нет, но слияние сознаний – это больше, чем слияние тел. Мне кажется, что мы были близки к тому, чтобы соединить свои сознания навеки.

Сейчас глаза начальника выдавали его интерес, и одновременно в них таилась смесь брезгливости и высокомерного снисхождения:

–Женщина, ты не попала вместе с возлюбленным в Нивану. И не остаешься на его месте здесь. Я не стану разглашать твоей тайны. Это все, что я могу сделать для тебя.

После я подрабатывала в болталках и вела свободный образ жизни, по-прежнему пристально присматриваясь к течению общественной жизни. Как-то раз в голову мне пришла идея:

– А что если организовать женское движение – борьбу за равноправие с мужчинами?

Выяснилось, что сделать это было достаточно легко. По-видимому, женщины Капяти только того и ждали, когда их призовут к действию. Многие из них были настолько активны, что порой приходилось их удерживать от немедленного покорения наиболее крутых склонов. Умеренная позиция не замедлила обнаружить свою слабость, и уже вскоре было решено, что женским движением должна руководить женщина, после чего меня отстранили от руководства. Чтобы хотя бы косвенно стимулировать процесс раскрепощения женского сознания, я начала публиковать в болталках материалы под рубрикой «Как я руководил женским движением». Очевидно, мое свободомыслие слишком сильно возбудило общество, поскольку уже после пятой статьи меня решили от него изолировать.

На планете Капять не было тюрем. Всех неугодных ссылали на пустынные острова посреди единственного, но чрезвычайно обширного океана. Между ссыльными попадались не только асоциальные типы. В глиняных норах можно было встретить и весьма прогрессивно мыслящих граждан. Поскольку никто не занимался обеспечением отверженных, они сами добывали себе средства к существованию: вылавливали из недр океана разную живность, а из подводной растительности плели подобие одежды. Естественно, выживали только самые приспособленные.

Мне не хотелось задерживаться здесь надолго, и потому было все равно, как отреагируют на мою идею здешние жители. Стремясь приостановить их постепенное одичание, я предложила организовать общину: сообща добывать пищу, вместе изготавливать одежду, образовывать недоученных, окультуривать отстающих. В целом идея не сработала, однако несколько человек согласились попробовать. Радовало то, что Учитель одобрил и это мое начинание.

Жизнь среди безрадостного и грубого быта, в окружении недоброжелателей была суровой и полной опасностей. Она продлилась ровно сто тридцать капятьских дней и ночей, после чего на остров вдруг пожаловали представители власти.

– Если хочешь освободиться, ты должна стать спецконтактером, – было сказано мне.

– Да, хочу! – дрожа от радости призналась я. – Только у меня есть одно условие. Вместе со мной вы освободите и нескольких моих друзей.

Очутившись на борту крылатого эллипсоида, я с ужасом обнаружила, что ни одного из моих добрых знакомых-островитян в салоне нет. А вместо них на материк летят самые жалкие и малодушные зэки. Сотрудничество начиналось с обмана. Его длинный дымный шлейф, как выяснилось, плотно закрывал истинные горизонты общественной морали капятитян. И уже очень скоро я вновь ощутила горький привкус дыма.

На новом месте я проработала ровно один день. В мои обязанности входила передача ложных сведений о состоянии дел на планете. Когда по окончании рабочего дня я заявила, что категорически не согласна заниматься этим и дальше, меня препроводили в подвал здания космоцентра и заперли в темной, пустой комнатушке, где не было ничего, кроме стола и стула. На столе я разглядела сосуд, на этикетке которого демонстративно красовался нарисованный от руки иероглиф. Его начертания гласили: «Яд».

Мне стало смешно и грустно одновременно. Такой грубый способ ухода с физического плана уже давно не практиковался на Земле, к тому же, мое сознание, привыкшее к свободному перемещению, и само было готово в любой момент покинуть тело. Но и этот преждевременный переход, противоречивший божественному замыслу, был неприемлем. Все насильственное, прерывая естественное течение энергий, потрясает не только отдельную судьбу, но и создает заразительную вибрацию, отравляющую обширные, не защищенные от вторжения негатива пространства.

Когда мои глаза достаточно свыклись с полумраком, я стала различать на стенах разнообразные надписи. Одни были полны отчаяния, другие свидетельствовали о разочаровании и лишь немногие – о стоицизме их авторов. Чтение отяжеляло сердце, а комната, и без того давившая своей энергетикой, казалось, превращалась в склеп. Однако что-то побуждало мой взор скользить по стенам, а мозг продолжать расшифровку несовершенных начертаний. И вдруг где-то в дальнем углу огненно высветилось: «Ухожу в Нивану, отказываюсь быть спецконтактером. Прощай, любимая! Л.Ж.» Дата – первые числа осени прошлого года. Сомнений быть не могло. Это писал он, мой Эльж! Во мне закипела радость, раздвигая затворы темницы: «Мы и здесь с тобой встретились, любимый. Значит, мы неразлучны вовеки. Да здравствует любовь!»

И теперь, до того как произойдет мой естественный исход из плотной сферы планеты Капять в ослепительное сияние надземных миров, я не стану марать стены темницы. Я буду транслировать свою историю в пространство, пока окончательно не истощится во мне энергия плотной жизни.

– Слушайте! Слушайте все! – закричу я и продолжу. – Жизнь – это любовь. Жизнь движима любовью. Жизнь – это свобода любить. Жизнь – это свобода...

ИДЕАЛЬНЫЕ ИСПОЛНИТЕЛИ

Маня никогда не понимала маминых опасений при работе с биоподобным гумипластом. Создавая идеальных исполнителей, мама обычно закрывала дверь бытового зала и просила не беспокоить ее ни под каким предлогом. Вспоминая об этом, Маня только улыбалась. Что же тут сложного? Распаковать коробку, смешать в нужных пропорциях черные и белые гранулы, размягчить их в руках, вылепить человечков и в завершение подержать фигурки в эфирной бане.

Назавтра родители возвращаются из командировки, а в доме форменный бедлам. Без идеальных исполнителей тут никак не обойтись. И хотя Маня никогда прежде не создавала гумипластовых человечков, она с готовностью принялась за дело.

Не в Маниных правилах было следовать инструкции. Чтобы ускорить процесс, она высыпАла гранулы гумипласта в емкость бани, прямо в действующие эфирные потоки. А потом мысленно заставляла их группироваться в подобие человеческой фигурки. Двоих идеальных исполнителей таким образом она создала без проблем. Приступая к формованию третьего, Маня занесла руку над емкостью, чтобы высыпать белый гумипласт и тут... В соседнем помещении что-то упало с ужасным грохотом. От неожиданности Манина рука дрогнула, и весь порошок, рассчитанный на две фигурки, оказался в бане.

Следовало немедленно выключить прибор, так как формовать одноцветных человечков строжайше запрещалось. Однако останавливаться на полпути Маня не умела. И белый человечек получил право на существование в течение следующих земных суток.

За Маней никогда не наблюдалось отсутствие здравого смысла, но на сей раз исследовательский интерес подавил в ней это спасительное качество. И вопрос о том, что делать с остатками гранул, решился в пользу изготовления черного исполнителя.

Пока две последние фигурки дозревали в сушилке, их форматные аналоги, уже принимали ментальные приказы своего наставника. Ничего особенного – только то, что нужно для уборки. Маня просила их собрать разбросанные по квартире вещи и материалы оставшиеся от ее рукодельных работ, удалить пятна со всех поверхностей и наконец, устранить все микрочастицы, которые издревле именуются пылью. Запрограммированные, исполнители тут же приступили к своим обязанностям, убирая со своего пути все, не соответствующее идеальному порядку.

Наблюдая за тем как просыпается белый человечек, Маня забавлялась его нелепым видом: секундная заминка при его формовании обернулась большеголовостью и коротконогостью. Едва малыш принял вертикальное положение, она тут же приказала ему приготовить пищу в духе древних традиций конца двадцатого века. Маня всегда чувствовала, когда адресат "закрыт" для мысленных воздействий. Вот и сейчас ей показалось, что человечек полностью игнорирует ее посылки. И не ошиблась.

Белый исполнитель начал свою деятельность с совершенно нелепых действий. Похоже, им руководила идея тотального созидания. Каждой частицей своего небольшого тельца он примагничивал все, что попадалось ему на пути и, умело манипулируя конечностями, доставлял в одно место. В считанные минуты он собрал в центре бытового зала всю бывшую там утварь. Когда аккуратно сформированный конус показался человечку идеальным, он помчался "наводить порядок" в других помещениях. Маня хотела поймать его, но с первой попытки промазала. А затем была вынуждена обратить внимание на пришедшего в активность черного исполнителя.

Этот, как и его янская противоположность, оказался глух к Маниным приказам. Зато развернутая им деятельность полностью опровергала строительные наклонности белого. Черный был ярым разрушителем. В мгновение ока он разбросал все элементы кучи, ничуть не заботясь о целостности вещей. Его следовало немедленно остановить!

Улучив момент, Маня набросила на него толстостенный металлический колпак и, полагая, что решила одну проблему, потянулась к подобной емкости – гипотетической ловушке для белого исполнителя. Однако ее отвлек оглушительный треск разрываемого на части металла. Это черный силой однонаправленной мысли, разрушил свою темницу. Явив апофеоз разрушения, он тут же помчался дальше.

Маня пришла в замешательство. А что если этот разрушитель доберется до стен дома? Конечно, можно позвонить в службу спасения, но тогда не миновать серьезного наказания за несоответственное поведение. Маня лихорадочно соображала и параллельно в поисках подсказки шарила глазами по разгромленному бытовому залу. Неожиданно ее осенило. Подхватив валяющуюся под ногами экранирующую сетку, она поспешила на розыски односоставных исполнителей.

Белый и черный нашлись в центральном зале, который к этому времени успели изменить до полной неузнаваемости. При этом один занимался собиранием, а другой – развалом собранного. Полному хаосу противостояли попытки их нормальных коллег навести элементарный порядок. В этой "сбалансированной" ситуации Маня могла действовать не торопясь. Она стояла посреди комнаты и следила за старательным белым человечком – наиболее статичным из всей команды. Когда на мгновение рядом с ним оказался черный, Маня метнула в их сторону экранирующую сетку и... возликовала. Инь и Ян, замкнутые в одном пространстве, не позволяющем выдавать энергии вовне, теперь нейтрализовывали друг друга.

До самого вечера и целую ночь Маня просидела возле клетки с пленниками, охраняя ее от наскоков идеальных исполнителей, которые не раз стремились убрать посторонний предмет из центра зала. К утру, когда все исполнители, превратившись в эфирный пар, исчезли, она вздохнула с облегчением.

Разминая затекшие ноги, Маня медленно прошлась по дому. Сейчас все в нем было в идеальном порядке. Исключение составляла груда поломанных вещей, сложенных уборщиками у двери домашнего хранилища. Маня затолкала их в большой ящик (дальше ими займется идеальный ремонтник) и пошла отдыхать. Засыпая, она видела одну и ту же картинку: две маленьких фигурки – черную и белую, которые дергаются как под током. Однако это не помешало ей настроить внутренний слух на общение с космическим наставником.

Голос возник, как всегда, неожиданно и передавал примерно следующее:

– Черное и белое, верх и низ – противоположности, крайности. Природой не предусмотрена моножизнь, не желающая изменяться и обогащаться за счет присоединения новых элементов. Все, не способное к усвоению нового и тем самым к совершенствованию, выбраковывается. Устремляясь к идеалу, всегда ищи середину. Идеальное – значит уравновешенное, гармоничное. Как роза, как единение сердец, связанных любовью, как Высший Закон.

  ИСХОД К ВОЗНЕСЕННЫМ / скачать аудио

На рассвете, еще в темноте, бежать пришлось по городу. Белые, красные, фиолетовые дома слегка покачивались, продолжая убаюкивать жильцов. Утренняя заря догнала меня на загородной дороге с искусственным травяным покрытием. Морозный воздух слегка щекотал ноздри, а босые ноги, по щиколотку погруженные в слегка влажную, теплую зелень, с наслаждением отталкивались от пружинистого основания. Солнце светило в затылок, когда справа показался завод, превращающий неорганические отходы в сырье для изготовления искусственной травы. Снег взбитыми сливками лежал на изумрудных кубах его зданий. Рождественскую цветовую гамму дополняли красные шары изоляторов, висевшие яблоками на плазмопроводах. Когда солнце запретило моей тени высовываться больше, чем на полметра, одно за другим пробежали небольшие селения с цветистыми названиями: "Нежные кудри", "Радужный рассвет", "Развеселая удаль". К вечеру безлюдная местность стала навевать тоску.

– Надо же было полгода пить это черное вонючее пойло, от которого постоянно тошнило и звенело в ушах, чтобы теперь бездарно бежать третий день подряд – и все без толку!

В сумерках заорали зимние цикады. Они превосходно чувствовали себя в искусственной траве и всякий раз, когда я приближался к ним, выстреливали далеко вперед, не переставая истошно стрекотать. Их треск был настолько оглушительным, что я не сразу услышал позади себя топот двух пар резво бегущих ног. Кто-то нагонял меня, а когда нагнал, сбросил темп, пристроившись гуськом. Наверняка у этой парочки были те же проблемы, что у меня.

Когда впереди у обочины замаячил огонек, я сообразил, что это светятся окна пункта выдачи. Пора было остановиться, отдохнуть, и здание – башня с куполообразной крышей – казалось не самым плохим для этого местом. На входе в автоматически отъехавшую дверь мне пришлось посторониться: бежавшие сзади обогнали меня и опрометью ринулись к вращающемуся прилавку.

– Вот уж допекло – так допекло! – подумал я, занимая очередь за двумя одетыми в глухие комбинезоны фигурами, у которых открытыми оставались лишь беспокойно бегающие глаза.

Сбросив дорожный заплечный мешок на пол, я стащил с себя куртку из нитей шелкоткачика и переоделся в лепестковую белую рубаху. Пока я проделывал эти манипуляции, мои спутники уже получили по паре псевдокрыльев, подробные инструкции о том, как ими пользоваться, и поднялись на трамплин, стартуя с которого они могли научиться технике полета.

– Ну, а вам какие? – встретил меня голос, исходящий из-за непрозрачного стекла прилавка.

– Никакие, – ответил я устало.

– Тогда зачем вы здесь?

– Просто, зашел пообщаться, немного откиснуть.

– А-а-а, – раздалось по ту сторону щита, отделяющего меня от говорящего.

Очень тактично было открыть пункты выдачи искусственных крыльев, работающие по ночам. С тех давних пор как люди начали рождаться с легкими и короткими, но чрезвычайно сильными крыльями, бескрылые экземпляры – вроде меня – стали считаться жертвами неудачных мутаций генов. Крылатость людей усугубила их милосердное отношении ко всему живому. Они никогда не тыкали пальцем в мутантов и никаким иным образом не давали почувствовать им их ущербность. Однако бедолаги все же сторонились полноценных людей и старались селиться общинами, называя свои поселки веселенькими, непринужденными именами.

Крылатые неустанно трудились над разработкой и усовершенствованием псевдокрыльев, чтобы те, кто их лишен, могли, как все нормальные люди, испытать радость полета, приобщиться к духовно-эстетическим действам, имевшим место во многих сотнях метрах над землей.

Я причислял себя к тем немногим упрямцам, которые, не желая использовать суррогатные крылья, пытались побудить организм к росту своих собственных, воздействуя на него химическим или оперативным путем. Прежде чем подумать о варианте вживления зародышей биокрыльев, мне хотелось испытать более простой способ: ежедневное трехразовое питье новейшего препарата "Биокрыл".

– Представляешь? Я попал в один процент тех неудачников, у которых от "Биокрыла" токсикоз.

– Бедненький, – протянулась рука в щель между щитом и прилавком.

Маленькая, почти детская, с круглыми розовыми ноготками, она нащупала мои пальцы и слегка сжала их... Мне вдруг захотелось плакать – чертов бег совершенно измотал меня. Тьфу! Дело вовсе не в беге – физически я чувствовал себя неплохо – причина крылась в разочаровании. Неужели я такой урод, что даже убойная химия, высокая результативность которой доказана во многих случаях, не прошибает мой дефективный К-ген?

Зажужжал механизм, открывающий купол, – мои бывшие попутчики после тренировки готовы были испытать свои крылья-протезы в колком мраке зимней морозной ночи.

– Холодно, – передернуло меня.

– Сейчас закрою, – с готовностью откликнулась обладательница хорошенькой ручки.

– Нет, не нужно! Давай оденемся потеплее и послушаем звезды.

Снова облачившись в куртку, я просунул руку туда, откуда недавно появилась нежная девичья кисть, так робко приласкавшая меня. Когда через некоторое время в мою просительно открытую ладонь теплым комочком легла сжатая в кулачок рука визави-невидимки, мне захотелось раскрыть, расправить – заставить этот удивительный бутон расцвести.

– Знаешь, я ведь тоже... – послышался голос.

Неужели это удивительное создание с нежной, тонкой душой тоже бескрыло?! Хорошо, что нас разделяла непроницаемая преграда – теперь, наконец, я позволил себе заплакать.

– Не жалей меня, не нужно. Я, как и ты, не стесняюсь своей врожденной аномалии. Наверное, нам предстоит что-то еще испытать, прежде чем мы получим крылья.

– Ты, что, видишь меня?

– Нет. Стекло непрозрачно с двух сторон. Я просто чувствую, что ты огорчен.

– Уже нет, – с готовностью парировал я и вытер свободной рукой остатки влаги на лице.

Как всегда по ночам кто-то позвал меня. И всякий раз, когда я слышал этот зов, я думал, что это звезды говорят со мной. Или же одна звезда. Обыкновенно голос был один и тот же.

– Каждый день ты пробуждаешь свою волю к новой жизни, – вслух повторял я за звучащим внутри меня голосом. – Каждый день ты находишь себя другим – непохожим на тебя вчерашнего. Новый день предлагает тебе решать новые задачи, но одна остается неизменной – во всех своих проявлениях ты должен быть безупречным проводником тока вселенской любви, передавая его встреченным тобой: цветку, дереву, птице или человеку.

Слова зажигали, наполняя сердце искренним восторгом. Мой ликующий голос, который по мере пересказа становился все громче и громче, казалось, способен был разнести разделительную перегородку.

– Я готова любить, – неожиданно послышался оттуда слегка дрожащий голос, – и знаю, что, лишь встретив суженого, обрету крылья.

Господи, как все оказывается просто! Я вдруг вспомнил, что совсем недавно в информационной голограмме читал о том, что резкая активизация гормонов полного счастья, положительно влияет на реконструкцию К-гена.

– Я готов любить! Я готов любить! – колокольно звенело у меня в голове, и волна тепла пошла от сердца, расходясь вдоль соскучившихся по приливу восторга нервам.

– Ой! – вдруг дернулась ее рука.

– Что случилось? – непроизвольно отпустил ее я.

– Какая боль! – вскрикнула она.

Я в отчаянии стукнул кулаком по ненавистному стеклу, разделяющему нас. Во второй раз я стукнул сильней и мне показалось, что оно задрожало. Я готов был бить по нему до тех пор, пока не разрушу. Однако... что за чертова боль?! Внезапно стало так ломить плечи, что мне показалось, будто надо мной работает пара средневековых костоломов.

Плевать на боль! Из-за перегородки я слышу тихие стоны и готов послать куда подальше и чудовищную ломоту, и всякие опасения по ее поводу. Я сдираю с себя куртку, рубашку и, крестообразно сложив руки на ходу принимаюсь массировать лопатки. Где-то здесь должен быть вход, где-то здесь... Обежав башню кругом, с трудом нахожу под гирляндами вечнозеленого плюща узкую дверцу в служебное помещение. Едва открыв ее, падаю, сраженный болью.

Никогда не перестану жалеть о своей слабости. Я пропустил самый долгожданный, самый знаменательный момент своей жизни – когда у меня и у моей любимой прорезались крылья...

Отныне "любить" и "летать" стали для нас синонимами. Мы были первыми среди бескрылых, кто, благодаря мощи чудесного притяжения, обрели счастье полета и были призваны нести этот бесценный опыт по всему миру.