СКАЗКИ ДЛЯ БЫВШИХ ДЕТЕЙ  (рассказы)

Они выросли и уже не играют с игрушками. Они по-прежнему пытливы и на пути к Истине согласны подвергаться опасностям. Знать цель, видеть препятствия и растить волю к победе - их стиль жизни, какой бы фантастической она ни казалась. Они - это те, кто преодолев порог детства, все еще готовы на подвиги.

ПО СТУПЕНЯМ ВНИЗ. ПО СТУПЕНЯМ ВВЕРХ

Мужчина средних лет, ничем не примечательной наружности, вошел в гостиничный номер и, споткнувшись о стул, который кто-то оставил на дороге, беззлобно чертыхнулся. В это время где-то в заоблачной вышине, а лучше сказать в мире нездешнем, некто потерял равновесие, и его отбросило вверх и в сторону, а потом и вовсе стало относить прочь от того места, где он раньше находился. Волевым усилием он вернулся назад и отправил мысленное послание для мужчины из гостиничного номера:

– Полегче, пожалуйста, с выражениями.

Мужчина, который взялся было за спинку стула, чтобы отодвинуть его в сторону, резко одернул руку и уставился на стул так, как если бы тот был чем-то потусторонним. Некоторое время он стоял без движения, очевидно не зная, что предпринять, но затем, почти убедив себя, что ему послышалось, шагнул в сторону, намереваясь обойти злосчастный стул.

– Очень рекомендую поставить стул на место, к столу, иначе снова на него наткнетесь.

Голос, мелодично звучащий в голове, испугал Матвея не меньше, чем в первый раз, но, пробудив в нем поистине мальчишеское любопытство, вынудил его набраться смелости и вступить в диалог.

– Ладно, – сказал он, обращаясь к невидимке. – Если ты не стул и не какой-нибудь другой предмет, у тебя должно быть имя. Как тебя зовут?

– Меня зовут Фотий. Я – ангел.

Матвей не причислял себя к верующим, ему не нравилась кажущаяся бессмысленность религиозных обрядов, а рассказы об ангелах и существах им подобных он однозначно относил к области мифов.

– Но почему я? – недоумевал он. – Чем я могу быть полезен той сущности, в которую не верю?

– Если хочешь, расскажу. Только устройся сначала.

Обживание номера Матвей начал с уборки стула и закончил переодеванием в новый спортивный костюм.

Из-за туч выглянуло солнце и без церемоний заглянуло в комнату, озарив светом ее непритязательную обстановку. Зажмурившись, Матвей потянулся, как кот на припеке, и, наслаждаясь атмосферой беззаботности, подошел к окну, наполовину задрапированному тяжелой малиновой тканью. Отогнув край шторы, он выглянул во двор. Там никого не было, только деревья роняли листья, устилая землю золотисто-красным ковром. Без нарядного покрова оставалась лишь аллея, ведущая ко входу в бывшую усадьбу, переоборудованную не так давно в гостиницу.

– Нравится? – напомнил о себе тихий голос.

– По-моему здесь не хватает женских фигур – из мрамора или хотя бы из гипса.

– Когда-то давно они здесь были...

– Откуда ты знаешь?

– Можешь считать меня ангелом усадьбы.

– А разве так бывает? Это, кажется, только домовые привязаны к строениям.

– Я – исключение. Я наказан. Не помню за что, и это тоже наказание, но уже много лет обитаю здесь, общаюсь с постояльцами, оказываю им помощь. Добрые дела всегда помогают достичь заветной цели.

Матвей улыбнулся, знакомство с провинившимся ангелом показалось ему забавным и увлекательным приключением.

– Тогда подсоби мне в работе. Вообще-то я – инженер-проектировщик, но, когда на нашем производстве склады переполняются, таким, как я, принудительно-добровольно предлагают поработать коммивояжерами, – вот и езжу по городам, предлагаю продукцию... Поможешь мне распродаться в твоем городе?

– Не могу, – проговорил ангел без энтузиазма, как будто устал отвечать на этот неоднократно задаваемый ему вопрос. – Это испортит твою жизнь.

Было более чем странно, что одна успешная продажа, которая стоила бы Матвею меньших усилий, чем обычно, могла как-то повлиять на его дальнейшую судьбу. Тем не менее, он не стал развивать эту тему – гораздо интереснее было побольше узнать о личности невидимого собеседника.

– Послушай, могу я увидеть тебя? – вглядываясь в белоснежный, без единого изъяна потолок, спросил Матвей.

– Только не там, – отозвался Фотий, – а в воде. Посмотри на кувшин.

Удобно устроившийся на диване, Матвей нехотя повернулся на бок. Его взгляд, скользнув по лакированной столешнице, остановился на простом кувшине, стоявшем на таком же незамысловатом подносе вместе с двумя стаканами. Заметив, что вода в сосуде вдруг изменила свой цвет, он резво вскочил и подбежал к столу. К своему удивлению, на слегка выпуклой стеклянной поверхности он сумел рассмотреть отчасти искаженное изображение: светловолосого юношу с короткими волосами, зачесанными набок, одетого в брюки свободного покроя, синюю косоворотку и неопределенного цвета жилетку.

Опасаясь, что ненароком обидит ангела, Матвей поспешил сдержать улыбку, но Фотий, чье отражение в воде тут же исчезло, вовсе не был расстроен:

– Знаю, мой вид анахроничен, но он не более необычен, чем мое явление перед людьми, – и триста лет тому назад, и сейчас...

Сердце Матвея сжалось от странного чувства, когда он представил, что эта утонченная, богатая глубокими знаниями и опытом сущность по сути находится в заключении. За три века, пусть даже в таком приятном месте, и человеку стало бы тошно.

– Вера, – отреагировал на мысль человека ангел. – Только она спасает.

– Но во что?

– В то, что непременно удастся вернуться – к тому, без чего не можешь жить. Как говорят люди, «вернуться домой».

Ночью Матвею спалось неспокойно. Ему снилось, что он пытается найти свой дом и не может этого сделать. Потом, когда не понятно как он все же оказался внутри, он так и не смог отыскать свою квартиру, хотя долго ходил по каким-то лестницам, страдая от усталости и беспокойства.

Не выспавшийся, утром Матвей был достаточно рассеян и не сразу нашел крем для бритья, который попросту забыл выложить из сумки. Намыливая лицо, он едва ли помнил о чем-нибудь другом, кроме того, что видел перед собой. Потому, как гром среди ясного неба, прозвучало в голове предупреждение:

– Осторожно, не порежься!

Теперь из зеркала на Матвея смотрела изрядно сдобренная кремом физиономия с застывшим взглядом, до которой еще не успела добраться неумолимо нависшая над ней рука с одноразовой бритвой. Подмигнув своему отражению, Матвей почувствовал себя гораздо бодрее: видно голос ангела моментально оказал на него отрезвляющее воздействие.

– Ты же говорил, что не помогаешь, – прошепелявил Матвей, старательно выбривая щетину на выпяченном вперед подбородке.

– Этого я не утверждал. Я не могу помочь тебе получить какие-то выгоды, но в чем-то более важном поспособствовать могу.

– В чем-то более важном... – пытаясь вникнуть в смысл фразы, повторил Матвей. Однако взглянув на часы, тут же позабыл о своем намерении: до встречи с потенциальным покупателем оставалось не более двадцати минут.

К кабинету директора местного заводика он прибыл вовремя, но судя по уклончивости ответа его уже немолодого хозяина и нежеланию встречаться с посетителем взглядом, стало очевидно, что сделка не состоится.

Шагая по пыльному тротуару, Матвей думал о разных мелочах, например о том, что нужно будет успеть почистить перед отъездом туфли. Зачем-то сунув руку в карман куртки, он нашарил там свистульку, которую, наверное, положил туда кто-то из детей. Сначала он прижал ее к губам, но после вдруг начал дуть в нее – свистулька запела птичкой. Редкие прохожие смотрели на него с улыбкой, а то и недоумевая, но Матвея это не смущало: он воспоминал о доме.

– Итак, я уезжаю. Вынужден попрощаться, – едва переступив порог гостиничного номера, объявил он.

– Рад был с тобой познакомиться, – в голосе ангела сквозила интонация печали. – Буду рад встретиться с тобой снова.

– Ну уж нет, сюда я больше не вернусь, по крайней мере, пока этот старикан занимает директорское кресло.

При встрече с двумя другими клиентами в следующем городе Матвею повезло больше. Переговоры – и в том, и в другом случае – увенчались успехом: были заключены сделки на поставки солидных партий рекламируемой им продукции.

Матвей воображал, что последняя поездка, завершающая командировку, станет триумфальной. Однако заведующая логистического отдела крупного завода поспешила охладить его пыл, заявив, что рассмотрит его предложение только в рамках конкурса. Памятуя о том, что настойчивость в сфере сбыта нередко заставляет клиента изменить мнение на противоположное, Матвей еще некоторое время продолжал нахваливать детали, комплект которых он заблаговременно положил перед заведующей, но та была непреклонна.

Когда все разумные доводы были исчерпаны, он зачем-то стал наблюдать за изящной рукой с тонкими пальцами, которые то и дело перемещались по экрану планшета. В такт плавным, а порой и порывистым движениям над ее ухом слегка подрагивал завиток русых волос вместе с тонкой сверкающей цепочкой, свисающей с округлой мочки, – так и тянуло дотронуться до нее.

Залюбовавшись, Матвей непроизвольно протянул руку по направлению к милому лицу. Несмотря на то, что он тут же одернул себя, женщина успела уловить этот непроизвольный жест:

– Вы, что?! И вообще, что вы тут еще делаете?!..

Матвей замялся:

– Я только хотел предложить вам...

Он явно не знал, что, на самом деле, собирался сказать, но завороженный выразительным взглядом глаз цвета темного янтаря, которые все еще горели от возмущения, вдруг произнес:

– ... познакомиться с ангелом...

– Это Вы-то – ангел? – рассмеялась женщина.

Какой красивый смех! – Матвей был окончательно сражен. И со свойственной мужчинам горячностью, когда дело касалось обольщения противоположного пола, принялся уговаривать свою визави.

– Это в Н-ске, совсем недалеко отсюда – ангел обитает там. Он очень интересный и судьба у него поистине драматическая.

– Ах, он еще и не местный, – иронизировала женщина, но потом тон ее голоса приобрел свойственный авторитарным людям резкий оттенок. – Вы, конечно, неверующий. Если бы это было не так, вы бы знали, что ангелы вездесущи и не привязаны к месту, а голоса в голове – от лукавого.

Суровая отповедь не сбила Матвея с толка, напротив, он встал со своего места и, глядя сверху вниз на должностное лицо, тоном, не допускающим возражений, произнес:

– Но если вы так хорошо в этом разбираетесь, вы просто обязаны помочь ближнему исследовать этот случай.

Женщина на мгновение растерялась, но затем тоже поднялась на ноги.

– Я, хоть и христианка и стремлюсь помогать ближним, но вам нужно обратиться к священнику, он обо всем вам расскажет.

– И вам самой нисколько не интересно? – игриво улыбаясь, посмотрел на нее Матвей.

– Мне ваш флирт неинтересен, – сухо ответила хозяйка кабинета и показала на выход из помещения:

– Прощайте!

Уже стоя в дверях, Матвей обернулся и, глядя на склоненную над столом хорошенькую головку начальницы, сказал:

– Поеду в Н-ск на вечерней электричке. Если хотите, присоединяйтесь, буду ждать.

Расхаживая по перрону, Матвей испытывал разочарование – не было сомнений, что его новая знакомая не отважится на такой безумный поступок. Вместе с тем, его тешила мысль, что он сможет более обстоятельно поговорить с ангелом и что стоит заранее запастись подходящими вопросами.

Мила все-таки пришла. Она появилась перед самым отходом поезда, когда Матвей уже перестал ее ждать. На ногах у нее были резиновые сапоги, на голове – косынка, как будто она собралась в церковь или по грибы. Она была явно чем-то расстроена, и на все попытки Матвея наладить диалог отвечала односложно. По прибытии молча дошли до гостиницы-усадьбы, где сняли два отдельных номера.

Матвей был рад, что удалось попасть в тот же самый номер, что и раньше. Почти позабыв о своей спутнице, он раздумывал, с чего бы начать беседу с ангелом. Но тот первый обратился к нему:

– Друг, для чего ты вернулся?

– Чтобы поговорить с тобой.

– Уверен?

В глубине души Матвей знал, что это не так и потому ничего не ответил. Поудобнее устраиваясь в кресле, он достал из кармана список вопросов:

– Итак, вопрос первый: кому ты служишь?

– Служу Солнечному Владыке, которого верующие обычно называют Богом.

– Он – энергетический сгусток или человек?

– Он – синтез вселенских энергий и высшее проявление человека.

– Он – выше всех?

– Он поставил выше себя Мать.

– Мать Христа?

– Нет. О Ней знают только на Востоке. Они считают ее Матерью Мира и Матерью нашего Владыки.

– Значит, Мать и Отец Вселенной... – то, что Матвей сейчас узнал, было для него более логичным, чем то, как истолковывали основу мироздания в церкви. Это зажгло в нем интерес и жажду узнать больше.

И ангел рассказал ему известный восточный миф про рыбу-пространство и духа-змея, оплодотворяющую ее, поведал о зарождении Космоса и появлении человека на Земле, а также дал понятие о доктрине перевоплощения и законе кармы.

Наутро Матвей не мог поверить, что сумел воспринять столько новой информации, и, несмотря на то, что поспать удалось совсем немного, чувствовал себя очень бодрым. Он сбегал в кондитерскую за пирожными и в магазин – за шампанским и конфетами. Для себя он купил орешки, так как сладкого не любил. Когда сервировка стола была завершена, Матвей постучался в номер Милы. Она не сразу откликнулась на его стук и вышла, одетая в пальто, наотрез отказавшись идти к нему в номер.

– Но как же встреча с ангелом? Этот вопрос заставил ее задуматься и после выдвинуть условие: дверь в номер должна оставаться открытой.

Усадив женщину за стол, Матвей попытался поухаживать за ней, но она остановила его:

– Ну и где же ваш ангел?

Матвей посмотрел на кувшин, все так же стоявший в центре стола, а затем почему-то на потолок и мысленно позвал:

– Фотий, пожалуйста, покажись.

Ангел не замедлил ответить, но ответ был неблагоприятным:

– Токи пространства сегодня не способствуют проявлениям. Мне тяжело будет это сделать.

Матвей молчал, но сердце его молило.

Ангел выдержал паузу, после чего сообщил:

– Скажи ей, чтобы смотрела на воду, я покажусь на мгновение.

И правда, его изображение держалось на поверхности сосуда считанные секунды, но зоркий глаз женщины успел ухватить суть.

– Но какой же это ангел?! – возмутилась она. – Что вы меня дурачите?! Это же половой из трактира – явно сущность от лукавого! Меня до сих пор дрожь бьет.

И она поспешила выбежать из номера. Схватив куртку, Матвей последовал за ней. Не обменявшись ни словом, они дошли до большого парка. Там, как в пустынном храме, тихо догорали лампады осенней листвы, отражаясь заревом на темной глади пруда.

– Не знаете, утки уже улетели? – спросил Матвей, приметив двух крякв, не спеша проплывающих мимо.

– Вы же видите, что нет, – неохотно отозвалась Мила. Присев на скамейку около пруда, она вдруг заметила:

– Но, может, это последняя пара, которая просто не смогла улететь.

В ее голосе было столько грусти, что Матвей невольно взял ее за руку. Высвободив руку, она отсела от него подальше, почти на другой конец скамейки.

– Вы ничего не знаете...

– Откуда же мне знать, если вы все время молчите, – Матвей уже предчувствовал тяжелое объяснение, но надежда на то, что он сможет найти утешение и разрядить ситуацию, придавала ему уверенность, что в конце концов все обойдется и закончится чем-то приятным.

– Моя беда в том, что я не могу вернуться в церковь. Мне больно, но к Богу обратиться не могу...

– Вас отлучили?

– Нет. Я сама себя отлучила. Мой грех непростителен, такое не прощают.

– Это люди не прощают, возможно церковь, но Отец не может не простить своего ребенка.

– Но вы же ничего не знаете!

На глазах женщины блеснули слезы. Матвей поднялся и зашел за скамейку:

– Теперь, наконец, когда Вы меня не видите, можете рассказать обо всем?

Ожидая, пока Мила отважится заговорить, Матвей с удивлением наблюдал, как она достала из сумки носовой платок и солнцезащитные очки. В очках она выглядела менее беззащитной, но платок, крепко зажатый в кулаке, выдавал ее волнение.

– Это случилось три года назад. Я тогда была очень привлекательна и очень хотела нравиться мужчинам. Особенно старалась перед мужем сестры. И достаралась: он ушел от нее и стал моим мужем. Вначале сестра как будто возненавидела меня, но через несколько месяцев все изменилось. Она стала звонить мне, общаться, как раньше, просила, чтобы я присматривала за детьми и даже оставляла их с нами на несколько дней. Все было у нас хорошо, пока однажды в церкви она не потеряла сознание. В больнице, куда ее отвезли на скорой, она призналась, что давно больна раком и что скоро уйдет от нас в мир иной. В тот же день все мое счастье было разрушено: муж собрался и ушел вместе с детьми к ней и строго-настрого запретил мне появляться в их доме... и даже на похоронах. Лишь иногда, пока сестра была жива, мне удавалось поговорить с ней по телефону...

Сейчас Матвей сильно пожалел, что не удержал Милу в гостинице. Он не представлял, чем можно помочь этой бедной, заблудившейся душе, но был уверен, что ангел знает.

Каково же было его удивление, когда в голове зазвучал знакомый голос:

– Вернись на место и скажи ей, чтобы не лукавила. Пусть признается: она сама отреклась от Господа.

Матвей неспешно обходил скамейку. Не смея быть столь категоричным и слово в слово повторить вердикт Фотия, он нарочно медлил, обдумывая ответ. Нарядный селезень и его скромная утица уже успели повернуть назад и теперь снова проплывали мимо. Полураздетые березки на противоположном берегу, казалось, напоминали о том, что пора отрешиться от суеты и безропотно принять состояние покоя.

– Я должен Вам передать то, что мне только что сказал ангел... – решился Матвей.

– Не называйте его ангелом, – раздражаясь, запротестовала Мила. Как будто уже жалея о своем признании, она держалась теперь еще более отчужденно.

– И потом, как он очутился здесь? Вы же говорили, что он привязан к месту.

– Увы, не знаю, что вам по этому поводу сказать. Но могу передать его слова.

Женщина повернулась в его сторону, и Матвей принял это движение за разрешение говорить.

– Так вот, Фотий мне объяснил, что не сознание греха вас не пускает в церковь, но не пускает обида... на Бога... Наверное за то, что он будто бы отобрал у вас все, что вы любили...

Пока Матвей изъяснялся, с трудом подбирая выражения, Мила сняла свои непроницаемые очки и смотрела на него тяжелым взглядом. В нем отражались самые разные эмоции: гнев, обида, жалость к себе... Оно было привлекательным и отталкивающим одновременно.

– И даже сейчас ты чувствуешь влечение... – неожиданно прорезался голос ангела.

– Ты же видишь, я пытаюсь сдерживать желания, – покраснел Матвей.

– Пойми, любовь – это то, что живет в человеке независимо от внешних воздействий. Часто он считает, что это другие люди зарождают в нем огонь. Но они лишь подбрасывают дрова в этот изначально горящий костер. Попробуй направить загоревшееся в тебе чувство на кого-то другого – на жену, детей или хотя бы на этих уток, и ты увидишь, что любовь, живущая в твоем сердце, одна и та же – ко всем. И только похоть твоя, жаждая удовлетворения, пытается обмануть твой мозг, обещая, что любовь к этой женщине – особенное чувство.

Сейчас Матвею очень хотелось, чтобы ангел замолчал. Не стоило труда заметить, что теперь он говорит иначе, чем раньше, – более убедительно, более откровенно...

– Ты прав, я стал другим; я освободился. Думаю, подошел срок, и мне дано было выслушать историю этой женщины и понять, что, совершив проступок и не желая трудиться, чтобы снова заслужить доверие Владыки, я сам закрыл себе доступ к Нему. По закону Космоса, пресечение притяжения к Высшей силе, низвергло меня в более низкую сферу и обрекло на беспамятство. Я наказал себя сам и, осознав это, ныне воспрял духом. Теперь я готов очиститься и вознестись в Отчий Дом. Смотри на воду!

Матвей, как это часто бывает с людьми, которые ожидают увидеть чудо, остро нуждался в свидетелях. Не отрывая взгляда от поверхности водоема, он закричал:

– Смотрим на воду!

И Мила, и случайные прохожие стали всматриваться в свободный от листьев участок воды, хорошо освещенный солнцем. На мгновение зеркальная гладь вдруг отобразила фигуру ангела – в белоснежном хитоне, с длинными волосами и сияющим ореолом вокруг головы. Лицо его было лицом Фотия, и в то же время в нем теперь чувствовалось что-то неземное – чуждое и вместе с тем прекрасное.

– А-а-а! – закричал кто-то, не в состоянии вынести вида ослепительной вспышки, которой завершилось видение.

Матвею тоже пришлось крепко зажмуриться. Сердце его билось так часто, что он был вынужден опуститься на скамейку.

– Очищение... вознесение... а для меня – крещение... крещение огнем, – продолжал пульсировать свет в его закрытых глазах.

Успокоившись, Матвей вспомнил о Миле. Женщина сидела, опустив голову на колени, ее плечи вздрагивали.

– Не плачьте, пожалуйста, все теперь образуется, – подвинулся к ней Матвей. – Хотите я отведу Вас в церковь? Помолимся вместе.

Мила приподняла голову и посмотрела на Матвея с укоризной: мол, зачем смеяться над чужой бедой. Но Матвей не шутил:

– Я не умею молиться по правилам. Но я знаю, что если от всего сердца попросить, то будет дано. Я буду просить за вас. Не для выгоды вашей – этого нельзя. Но попрошу, чтобы в вашем сердце были мир и любовь... Пойдемте...

По возвращении из церкви, они разошлись по своим номерам. Матвей задержался в гостинице дольше Милы, его поезд отходил утром. Он бродил по номеру, не торопясь собирая вещи. Взявшись за проволочный хвостик, чтобы откупорить бутылку шампанского, он вдруг раздумал и отправил ее в дорожную сумку. Вслед за ней туда же пошла и коробка шоколадных конфет.

– Стандартный набор коммивояжера, – грустно улыбнулся Матвей. – В стремлении облегчить себе путь, мы упускаем возможность напрячь наши силы, чтобы получить новый опыт...

Расправиться с пирожными было минутным делом – все они, по мнению Матвея, годились только для того, чтобы быть выброшенными в мусор. Но внезапно заявивший о себе голод заставил его изменить решение. В глубокой задумчивости счищая с лепешек красочные башенки из крема, Матвей без удовольствия жевал бисквит, заедая его орешками. Не отрывая глаз от кувшина, он воображал, что разговаривает с ангелом:

– Поставщики нового оборудования всегда, прежде чем уехать, оставляют руководство по эксплуатации, но ты, открыв мне новую страницу мироздания, больше ничего не оставил. Это непрофессионально. Нужны ключи, больше ключей, чтобы разобраться в этом механизме...

Никто не поверил бы Матвею, если бы он рассказал обо всем, что приключилось с ним в этой командировке. Да он и не собирался рассказывать. Лишь о толстой книге, которая теперь неизменно лежала на ночном столике рядом с кроватью, пришлось сказать жене, что ее подарил один пассажир. На самом же деле, появление книги оставалось для Матвея загадкой.

А случилось вот что. Когда он вошел в транзитный поезд, строгая проводница потребовала у него билет и паспорт. При этом она не столько рассматривала предоставленные ей документы, сколько то и дело поглядывала в Матвеево лицо, как будто соображая, тот ли он человек, который ей нужен.

Матвей не на шутку обеспокоился, когда она, ничего не сказав, повернулась к нему спиной и пошла в свое купе. В недоумении следуя за ней, он дождался, пока она выйдет из служебного помещения.

– Вам просили передать, – сказала проводница, протягивая ему книгу в голубом переплете.

– Кто просил? Мне?.. – Матвей готов был засыпать ее вопросами, но женщина была не из словоохотливых. Она подтолкнула его к окну в коридоре и показала пальцем на перрон. Там, в направлении противоположном ходу поезда быстро удалялась тонкая высокая фигура в нелепой по нынешним временам одежде – косоворотке синего цвета и свободной жилетке.

– Видно не можешь ты, Фотий, обеспечить доходчивость изложения без того, чтобы сначала не устроить встряску, – смахивая непрошенную слезу, улыбнулся Матвей.

Справившись с волнением, он обратил внимание на то, что в книге лежит закладка – обрывок газеты, где на свободной от печати кромке неумелой рукой выведен номер – 36. Под этим номером в книге Матвей прочитал следующее:

«Нужно каждое движение сознания устремлять к потоку эволюции, каждый шаг жизни считать неотъемлемым от совершенствования. Форма застывшая пригодна для повторения, но поток не повторяет ни одной волны. Сон или бодрствование, работа или отдых, движение или покой – одинаково все несет нас к завершению плана жизни. “Как оторванные листья”, – скажут робкие. “Как зерна посева”, – скажут разумные. “Как стрелы света”, – скажут смелые.

Кого пугает шум потока, тот еще не родился в духе. Кто летит с волною, тот может мыслить о дальних мирах».

В НОВОМ СВЕТЕ

День на исходе, как лодка, прибывающая к берегу – чем явственнее обещание завершения трудов, тем радостней и покойней. Небо на закате этим обещанием горит. Оттеняясь розовым и лиловым, на выцветающий холст небесной лазури ложатся оттенки бледного изумруда. А то вдруг пронзительно ярко отчеркиваются слои оранжевой полоской, теплым светом заливая пол одинокого дома на холме. Его прозрачные стены обнажают свободную от предметов комнату с большим камнем посредине – сапфирово-синим кристаллом, подсвечивающим ее своей холодной, таинственной аурой. Дом на холме, всем существом, вбирает в себя солнечный огонь, готовый щедро делиться живой энергией с теми, кто в ней нуждается. В сумерках его светящиеся стены привлекают драгоценно мерцающих бусинами глаз ночных бабочек и жуков, низко гудящих на подлете. Отдохнув, они летят дальше, уступая место другим нуждающимся в тепле и свете.

Что изменилось в доме с появлением человека? Видящий сумел бы наблюсти, как аура владельца, коснувшись накопленных домом излучений, впитала родственные ей энергии и, постепенно расширяясь, стала ярче. Для знающего такое наполнение было бы знаком: человек достаточно восполнил свои силы и скоро у него появится готовность к ночной медитации. Но прежде, неторопливо облачившись в домашний хитон, молодой человек опустился на колени у синего камня. Подобно другим пси-уловителям, у этого камня была своя история. Присвоенный мальчику еще до рождения, искусственный кристалл стал идеальным сотрудником, сообщая своему хозяину обо всех психических воздействиях, отправленных в его адрес. Разумеется, в детстве Хён плохо разбирался в том, о чем «говорил» ему камень, но в свои девятнадцать он вполне овладел наукой различения психических волн, без труда улавливая мыслеобразы, их формирующие.

Кобальтово-синее свечение помогало обрести чувство глубокого покоя. Хён погрузился в созерцание мира человеческих мыслей, которые касались его в течение дня. Сердечные приветы от друзей, прилетевшие из разных уголков планеты, вызывали у него горячий отклик:

– Люблю тебя... будь счастлив... радуйся!

Просматривая новости, которые телепатически не успел принять среди дня, он охотно делился своей, так его окрылявшей:

– Сегодня, наконец, учитель позволит мне увидеть его.

С трудом удерживая себя от искушения под наплывом чувств войти в экстатическое состояние, Хён досмотрел сообщения до конца и обратился к оставленному им напоследок, от незнакомого отправителя. Едва он впустил его, как дисгармоничная волна больно сдавила сердце, а на лице выступили капли пота: мыслеобраз, вспыхнувший на горизонте сознания, показался убийственным. Хён видел себя в совершенно незнакомой обстановке перевернутым вниз головой, чья-то властная рука крепко удерживала его в этом неестественном положении.

– Готов искупить свою вину, простите... – искренне сожалел Хён. Не догадываясь о своем проступке, он стремился как можно скорее утишить негодование неведомого отправителя. Но в ответ летели лишь отражённые, его собственные, мысленные посылки – тот закрылся от него энергетическим щитом.

В глазах Хёна сейчас читались боль и недоумение. Он обладал достаточными способностями, чтобы, ухватившись за нить мыслеобраза, проникнуть в сознание его владельца, однако не смел преступать закон: проникновение в закрытую для доступа ауру каралось не менее строго, чем в давние времена вторжение в чужое жилище.

Приближалось время встречи с Учителем. Желая вернуть себе самообладание, Хён вышел из дома. Глубоко вдыхая свежий, остро пахнущий хвоей воздух, он выполнил несколько упражнений и, совершенно оправившись, стал глядеть в ночное небо.

Там, где горели звезды Ориона, некогда сиял и Сириус – Владыка мира.

– Здравствуй, Сириус! Отец, в борьбе сыновей твоих – Урана и Сатурна – ты победил вместе с Ураном. Ты вдохновил его одерживать эту победу снова и снова – до полного избавления Космоса от власти Сатурна. Помогал ли ты сыну-Урану в битве болидов, которая решила участь прекрасной планеты, разрушив ее до основания?

Без сомнения, помощь свыше идет всегда, но не всегда мы ее принимаем... Случаются ли в Космосе ошибки или только человеческое сознание, принимая майю за действительность, выбирает путь ошибок? Там, где личная воля пытается оспаривать веление Космоса, поражение неминуемо.

Мысль, как это часто бывало, из сферы макрокосма спустилась на землю, напомнив Хёну о знаке неприязни, прилетевшем в его адрес. Во что бы то ни стало, он должен был выяснить, есть ли в том его вина. С этой заботой он и подошел к общению с Учителем.

Знак Учителя – сверкающее кольцо с заключенной в нем фиолетовой звездой – появился перед внутренним взором Хёна с изрядной задержкой, уже под утро. Была ли на то воля Учителя или же Хён попросту устал, но оказалось, что незаметно для себя он уснул, лишив свое сознание полного контроля.

Теперь он видел себя в окружении кристаллов. Они лежали на полу и парили в пространстве, были природного происхождения и выращенные искусственно. Кристаллы работали: одни излучали свет, другие – поглощали его. Оказавшись в фокусе их лучей, Хён смутно догадывался, что они каким-то образом корректируют работу его центров. Лишь под конец этого удивительного сна ему удалось услышать голос Учителя. Обычно четко доходящий до внутреннего слуха, сейчас он звучал как будто издали:

– Сын мой, когда исправишь свой проступок, сможешь увидеть меня.

Еще недавно Хён был уверен в том, что любую ошибку, какая бы она ни была, он исправит уже в этом воплощении – усердным трудом и любовью. Однако, ощутив отдаленность Учителя, он вдруг понял – Учителю известно, что исправление потребует больших усилий и немалого времени, особенно если оскорбленный человек не сразу даст свое согласие на связь.

Спускаясь с холма, Хён все еще колебался: запросить ли ему разрешение телепатически или же отправиться в Совет самому. Певуньи-иволги спешили ободрить его, когда озабоченный он шел по тропе среди недавно посаженного им леса. На старом пне в лучах восходящего солнца грелся уж, настороженно наблюдая за юркими зелеными ящерками, которые мелькали в траве по другую сторону тропы. То был очевидный знак: с удвоенным вниманием прожить грядущий день, не упуская ни одной подробности.

Утренняя свежесть забралась за широкий ворот рубахи, коснулась запястий и вдруг напомнила Хёну о том, что сегодня он еще не умывался.

– Я не увидел Учителя... и вместо – этот странный сон... – все это сбило меня, нарушило привычный ритм. Мне, и правда, стоит быть внимательней.

Свернув с тропы, Хён пошел между маленьких сосен. Ах, как хотелось бы ему, чтобы они поскорее стали взрослыми... Стоило позаботиться об этом и уделить время для мысленного подращивания саженцев – пусть растут быстрее. Глядишь, к концу его жизни безлесый холм, наконец, станет достойным украшением округи.

– Поговорить с соснами, узнать об их биоритме, правильно чередовать воздействия в течение лунного месяца... – мысли Хёна неожиданно прервало неприятное ощущение. Легкое сдавливание горла говорило о том, что кто-то ищет с ним связи.

– Знаешь что произошло?.. Уже знаешь новость?.. Случилось невероятное... – голоса друзей и сотрудников звучали взволнованно. Тень тревоги легла на сердце, заставляя его биться чаще.

– Скоро буду! – ответил Хён и поспешил отключиться от телепатической связи. Но вместо того, чтобы, в самом деле, поскорее добраться до летной площадки у подножия холма, он продолжил свой путь, бережно обходя сосенки.

Едва он сделал несколько шагов, как на глаза ему попалось несколько колючих колобков – двое больших и троица малышей. Они быстро перемещались в ту же сторону, куда направлялся Хён:

– Хвала небесам, вы живы! – обрадовался юноша. – Значит вы не пропали, а занимались выведением потомства...

Наблюдая за милыми зверьками, Хён вслед за ними подошел к широкому ручью, который весело бежал по склону. Зачерпнув солнечно сверкающей воды, он плеснул себе в лицо, потом еще раз и еще... Все его проблемы сами собой отошли куда-то на задний план, уменьшились до размеров обыденных забот и... вдруг кто-то сзади коснулся его плеча. От неожиданности Хён покачнулся и, потеряв равновесие, оказался в ледяной воде. Намеренно долго поднимаясь на ноги, он успел рассмотреть на берегу женщину средних лет, почувствовать ее настроение, и, прежде чем вступить в телепатическое общение, уже знал, что перед ним тот самый человек, которого он ищет.

Женщина не спешила что-то сообщать мокрому с ног до головы юноше. Она лишь подтолкнула его, чтобы он шел к дому наверх, а сама последовала за ним. Дрожа всем телом, Хён стал вызывать внутренний огонь, чтобы согреться. По мере того как одежда просыхала, его мысль все больше сосредотачивалась на Учителе. Во всех сложных ситуациях такое сосредоточение само собой зачиналось по велению сердца. От ярого сердечного огня мысль становилась кристально ясной, приводя к высшему разумению.

«Ярая Земля уявлена на самом большом развитии интеллекта. Но ярое развитие интеллекта без знания духа опаснейшее свойство. Ярый интеллект – суррогат знания духа; но ярое знание духа без интеллекта оявляет мудрость, которая движет всей эволюцией Космоса. Ярое высшее свойство есть знание Духа на согласии его с интеллектом».

Почему сейчас в его сознании вдруг всплыли эти строки из книги Матери? Что можно было прояснить о данной конкретной ситуации из самого общего суждения?

Когда Хён поднялся наверх, он почувствовал, что его одежда уже совсем высохла, а еще он обнаружил, что по соседству с его домом появился другой – временный, из светонепроницаемой материи, похожий на старинный шатер. Создавалось впечатление, что теперь он не волен распоряжаться своей жизнью.

– У меня отбирают свободу, – подумал Хён. Незнакомое ощущение, о котором он узнал, изучая старинные хроники, вдруг охватило его. – Видимо, это и есть чувство унижения.

– Мне жаль, – ответила на его мысль женщина, – но я ничего не могу поделать со своим гневом.

На глаза Хёна наворачивались слезы и, казалось, в душе зрел протест. Он не знал лекарства от подобных состояний, но арсенал его волевых решений имел на вооружении одно универсальное – годное на все случаи жизни.

– Учитель, – воззвал Хён, – дай наставление!

– Берегись ядовитых вибраций, стремись в будущее и не подпади под влияние настоящего. Следуй простым решениям, пока восходишь на гору. Будь благословен! – волна высокой энергии тотчас же заставила Хёна встрепенуться.

Ответный ток благодарности Учителю еще сильнее укрепил в нем настрой на удержание равновесия. Хён вежливо кивнул женщине и не говоря ни слова пошел в свой дом. Переодевшись, он сел в позу для медитации и попытался получить внутреннее видение о делах в своей лаборатории. Однако, к своему удивлению, ментального доступа он не получил, не сумел он связаться и ни с кем из сотрудников. Подобно птице, которая в поиске выхода из помещения, бьется о стекла закрытого окна, мысль Хёна пыталась пробиться к самым разным источникам информации. Очевидно, что чья-то, более сильная, воля направляла его к одному конкретному видению, которое наконец предстало перед ним. То был фрагмент общепланетных новостей – драматичный, непосредственной связанный с проступком Хёна.

Откуда, из каких глубин его существа поднялась эта боль? Как он сможет пережить такое? Хён поймал себя на ощущении, которое предки, похоже, характеризовали как отчаяние.

– Немедленно прекрати! – резанул слух категорический приказ.

Вздрогнув от неожиданности, Хён открыл глаза: над ним стояла женщина – его новая соседка. Ее взгляд был уже не так холоден, как раньше, но все же стена отчуждения продолжала закрывать ее от мысленного с ней общения.

– На вот, возьми, – сказала она, и вдруг в руках Хёна очутился его давний друг – синий камень.

Ошеломленный, юноша не мог осознать, как такой тяжелый предмет в один момент легко переместился на расстояние более трех метров. С детства усвоивший правило – не поднимать камень и даже не касаться его, он не представлял, что когда-нибудь будет держать этот священный для него предмет в руках.

Женщина вовсе не собиралась беречь его чувства:

– Хён с Холма Ориона, тебя любят, многие благословляют... – подзарядись этим и прекрати идти на уступки своей слабости.

Обнимая камень, юноша, и правда, постепенно ощутил облегчение. Обретая душевную легкость, он, однако, все сильнее тяготился изрядным весом своего сокровища. Осторожно опустив камень на пол, он поднял глаза на женщину:

– Что будем делать?

– Посмотрим, – сказала она и ушла в свой шатер.

Каждому из них сначала предстояло обрести равновесие, прежде чем приступить к исправлению ситуации.

К ночи женщина вернулась. Возможно, ее привлек светящийся мягким светом дом Хёна, а может, она успела успокоиться?

– Я – Ле из города Солнечных Врат, руководитель центральной группы планетной защиты. Остальное тебе уже известно из новостей. И все же... Мне бы хотелось услышать от тебя твою версию произошедшего.

Хён низко склонил голову:

– Вы все уже видели.

– Да, видела, но мне нужно узнать тебя поближе.

Хён был готов к исповеди – необходимой части предстоящего искупления –и пожелал начать ее с самого хорошего – со своей детской мечты.

– С самого детства я мечтал стать астрохимиком: лучи звезд и планет всегда казались мне сказочно прекрасными и манили разгадать их тайну.

– Твои родители – астробиологи. Ты не хотел пойти по их стопам?

– Меня всегда больше занимало, о чем думают звезды, чем то, какая на них есть живность.

– И звезды, и планеты, и астероиды... В тот злосчастный астероид ты тоже влюбился?

– О нет, простите! – разговор, который и так был непростым для Хёна, становился все мучительней: никогда прежде не слышал он столь трудный для восприятия тон – требовательный и полный недоверия. Наверное, когда-то давно подобным образом обращались к тем, кого называли врагами.

«Как безжалостно!» Казалось, даже огни светлячков за окном померкли, а бабочки, перестав трепетать крыльями, намертво прилипли к стеклам; где-то вдали пели цикады, но возле дома Хёна царила непривычная тишина.

– Хён, сынок, я пытаюсь приготовить тебя к испытаниям. Моя строгость поможет тебе сконцентрироваться... Итак, вернемся к астероиду... Зачем ты его задержал?

Если бы только Хён мог представить, к чему приведет секундная задержка небольшого астероида, он никогда бы не стал провоцировать своих сотрудников.

– Держите его хоть секунду, хоть две, – молил он группу. – Я только поймаю луч.

– Сильная у тебя группа, – заметила Ле. – Впятером удержать такой скоростной астероид – не шутка. Что вы использовали?

– Усилители мысли и магниты для сбора космического мусора.

– У вас есть доступ?

– Да, вместе с астробиологами мы используем магниты для сбора мелких камней.

– Чем привлек тебя этот осколок?

– Мне показалось, что в его излучениях присутствовал самосвет – морий. Нужно было постараться поймать их все лучеуловителем.

– Ты азартен?

И вновь обвинение не по адресу. Все равно что назвать того, кто влюблен, азартным. На самом деле, найти в Космосе редчайший на Земле морий было другой – «взрослой» – мечтой Хёна.

– Около двух секунд задержки... – в задумчивости произнес он.

– За эти две секунды, твой камень успел на два градуса изменить наклон орбиты и врезаться в более крупный астероид, над отклонением которого наша команда работала полгода. Столкновение ускорило его, и, вместо того чтобы пройти по касательной, он полетел прямо на нашу планету.

Перед Хёном снова возникла страшная картина из новостей: огромный камень на большой скорости летел к планете и, разрушив ее заградительную сеть, готов был упасть на одну из самых населенных областей. Еще за пределами планеты его траекторию удалось скорректировать так, что в конечном итоге он попал в пустынную местность, вызвав лишь ряд локальных землетрясений. Однако брешь в планетной сети вовлекла в нее страшный ураган, который бушует не утихая, унося человеческие жизни в западном полушарии планеты.

«Восстановим заградительную сеть!» – зазвучал призыв Совета ко всем, кто мог добровольно поделиться своей психической энергией для восстановления.

Если бы только было можно, Хён превратился бы в живую заплату на дыре в сети, но, увы, как поступить на деле, он не представлял – один он еще никогда не работал в Космосе.

– Пойдем со мной, – вывела его из ступора Ле.

Она отвела Хёна в свой шатер, где, к его удивлению, он обнаружил большое металлическое зеркало – усилитель пси-энергии.

– Располагайся, где тебе удобней. Пока наш добросердечный Совет взывает к добровольцам и сам готов положить свои жизни на спасение планеты, мы с тобой займемся конкретной работой. Ты будешь удерживать лучи, которые направляют из башни, а я постараюсь их закреплять. Готов?

Хён не знал, удастся ли ему сразиться с хаосом заодно с разумным светом звезд, но никогда так сильно не желал спасти планету, даже ценой своей жизни.

– Учитель, я готов, – подумал Хён. Мысль его, войдя в область тонких энергий, достигла башни Владыки, проследив, куда направляются идущие оттуда лучи. Мощным потоком они лились сейчас в надпланетную область, лишенную защиты. Она виделась зияющей дырой, из черной пасти которой в атмосферу врывались страшные вихри.

Всем, кто присоединился к спасению планеты, силой мысли, объединенной с Мыслью Владыки, предстояло соткать из лучей фрагмент сети, соединив его с основной защитной сферой. Хён собирался сконцентрировать все свои психические силы на удержании лучей и утверждении их в определенной области пространства. В клубах бурого газа, рассекаемого мечами лучей, он видел множество крохотных светящихся точек – человеческие сознания своих сопланетников. Погорев некоторое время, они гасли – люди отключались, чтобы восполнить запас психической энергии. На смену им тут же появлялись другие. Но Хён отдыхать не хотел. Весь свой огонь, умноженный мощью пси-усилителя, он жаждал отдать тотчас же и сполна, только чтобы скорее оказать помощь человечеству планеты.

– Остановись, Хён, вернись... – касались его слабые сигналы извне, но они сразу же терялись в пламенеющем вихре сознания, устремленного к единой цели.

– Хён, Хён... да очнись же!..

– Любимый... любимый... это была плохая идея... вернись к нам!..

Хён продолжал наблюдать, как рождаются ячейки сети, созданные его и Ле усилиями, но чувствовал, что постепенно его внимание рассеивается, и вместе с грозными картинами Космоса уходит ощущение страшного напряжения.

– Где я? – слабым голосом позвал он, пытаясь пошевелить онемевшими пальцами. Но раньше, чем получил ответ извне, он вдруг вспомнил, что в прошлой жизни его тоже звали Хёном и так же, как тогда, он совершил серьезный шаг.

– Хён, ответь, пожалуйста, зачем ты это сделал? – не давали ему покоя сотрудники. Они делали все возможное, чтобы поскорее поставить его на ноги, но и по праву требовали от него ответа.

Что мог ответить им Хён – новоиспеченный руководитель астрохимической лаборатории: что был не уверен в правильности принятого им решения; что почувствовал некий импульс, идущий из прошлого, и потому погрузил себя при помощи особого состава в глубокую медитацию?

По дороге Хён думал о том, удалось ли ему искупить свой кармический долг, и, если да, то почему в этой жизни он до сих пор не встретил своего истинного духовного учителя.

Слабый ветер шевелил листву на деревьях Холма Ориона, и она тонко звенела, за что и прозвали деревья хрустальными. Русло протекающего здесь ручья заметно углубилось, и он превратился в малую речку. По мере того как подрастал лес, живности в нем прибавилось. Поднимаясь, по склону, Хён был приятно удивлен, заметив в траве пару длинных ушей, явно принадлежащих зайцу, встретил он и оленя, и любимых им колючих колобков...

Вместе со стайкой говорливых птичек он поднялся на самый верх. От его бывшего – открытого со всех сторон свету – дома осталось одно основание. Напрасно искал он поблизости большой синий камень, его нигде не было. Хотел ли он встретиться с ним, как со своим старым другом, и вновь испытать радость от сердечных приветов бывших друзей? Вряд ли это было необходимо, в этом воплощении Хён полагался лишь на свое сердце – наиболее совершенный концентратор психической энергии из всех существующих.

– Ты прав, – донеслось откуда-то издали. – Никакой аппарат не заменит сокровище человеческого сердца.

Знакомый голос, но еще сильнее – близкая, волнующая энергетика, в одно мгновение разожгли в душе Хёна огонь восхищения. Казалось, тот, кого он больше всего мечтал увидеть, вот-вот предстанет перед ним. Однако из-за деревьев вдруг появилась женская фигура... та самая странная Ле, сотрудничавшая с ним в последние часы его предыдущей жизни.

– Но как, как вы здесь?! – сознание ученого не могло смириться с явным нарушением закона природы: сейчас женщине должно было быть не менее трехсот лет, но выглядела она, как и тогда, едва ли на сорок.

– Разве важно, сколько лет Солнцу? Важно лишь то, что оно светит, – улыбнулась женщина.

Это было любимое высказывание Учителя...

– Учитель... – отказываясь верить глазам, только и смог вымолвить Хён.

– Сынок, я не мог тогда оставить тебя одного, в такой трудный для тебя момент, потому использовал тело своей ученицы.

– Но как вы могли так грубо обращаться со мной? – недоумевал Хён.

– Бывают в жизни такие моменты, когда иначе напрячь огненную энергию не получается.

Сердце Хёна ликовало – вот он, Учитель! но облик смущал.

– Какие детские у тебя представления о преходящем, – улыбнулась дама Ле. Ее фигура начала терять четкие контуры, и Хёну стало вдруг ясно, что перед ним мираж – видение, которое, рассеиваясь, обнажило высокую мужскую фигуру в одежде восточного адепта. Благодаря пребыванию в уплотненном астральном теле, Учитель казался нездешним, весь его тонкий, сияющий облик не умещался в рамках здешнего мира.

Хён бросился ему навстречу, но тут же был остановлен суровым окриком: «Не подходи!»

Не подходить... Могло ли быть большим разочарование ребенка, которому не дали подержать в руках любимую игрушку, или ученика, мечтавшего коснуться хотя бы края одежды своего обожаемого наставника?

– Разве важно, сколько лет звездам? – донеслось до Хёна с той стороны, где только что стоял Учитель.

– Важно лишь то, что они светят... – беззвучно отозвался Хён.