СКАЗКИ ДЛЯ БЫВШИХ ДЕТЕЙ  (рассказы)

Они выросли и уже не играют с игрушками. Они по-прежнему пытливы и на пути к Истине согласны подвергаться опасностям. Знать цель, видеть препятствия и растить волю к победе - их стиль жизни, какой бы фантастической она ни казалась. Они - это те, кто преодолев порог детства, все еще готовы на подвиги.

САД ИЛЛЮЗИЙ

Голос в трубке был бесконечно усталым.

– Доктор Сон, это я, Айк. Я вконец измотан. У меня есть только пару дней, чтобы восстановиться перед новым проектом. Что посоветуете?

Старый доктор покачал головой:

– Не понимаю трудоголиков, ради чего так себя изнурять. Ну да ладно, подумаю, чем смогу помочь.

– Доктор, хочу начать прямо сейчас, мне очень худо.

Голос в трубке, обнаруживающий повышенную тревожность пациента, заставил старого доктора насторожиться.

– Сейчас, так сейчас, – сказал он примирительно. – Похоже, времени на курс иглотерапии у нас с тобой маловато. Можно попробовать гипноз, но тоже за такой короткий срок результат не гарантирован...

Пациент выжидающе молчал. Этим он как будто говорил: «Да знаю я все. Просто сделайте что-нибудь!»

– А знаешь что, – вдруг сообразил доктор, – есть одна новая методика, которую сейчас апробирует коллега. Результаты не стопроцентные, но в целом неплохие. Пойдешь?

После недолгой паузы в трубке неуверенно выдохнули:

– Пойду.

По адресу, указанному доктором, Айк шел, испытывая смешанные чувства. Как в омут головой, он готов был броситься в любую авантюру, чтобы как можно скорее избавиться от физического и психического изнеможения – состояния, с которым самостоятельно справиться не мог. Но в глубине души роились сомнения: инстинкт самосохранения заставлял его с опаской относиться к экспериментам над психикой. Однако в клинике его сумели успокоить: все воздействия проводятся под строгим контролем.

– Вас подключат при помощи электродов к аппарату, который подаст в ваш мозг самые слабые электрические импульсы. Они активизируют зоны мозга, отвечающие за подсознание. Другой аппарат постоянно будет следить за вашими жизненными показателями. И самое главное, весь процесс будет направлять наш оператор-ясновидящий. Обладая возможностью видеть все, что с вами будет происходить, он всегда сможет оказать вам оперативную помощь.

Комната, в которую попал затем Айк, встретила его прохладой и тихой музыкой. Молодому человеку предложили переодеться в подобие длинного халата из хлопчатобумажной ткани серого цвета и такого же качества широкие пижамные штаны. Умостившись в большом удобном кресле, он позволил женщине-оператору присоединить к своему телу необходимые электроды и датчики и закрыл глаза.

Музыка умолкла, стало совсем тихо. Наслаждаясь внезапно наступившим покоем, Айк еще долго не решался встретить мир с открытыми глазами. Но стоило открыть их, как окружающее многоцветье тотчас же увлекло в свой водоворот его сознание. Вокруг играла красками яркая, неповторимая весенняя природа. Сильная пульсация токов жизни ощущалась во всем: в пышных кронах цветущих сакур, в хрупкой зелени трав, в мерном шуме водопада; даже камни, согреваясь в лучах солнца, присягали на верность вечному обновлению бытия.

Неотъемлемой частью колоритного пейзажа была стоящая поодаль человеческая фигура. Одетая в такой же серый балахон, как у Айка, она, судя по обритой наголо голове, принадлежала буддийскому монаху. Заметив Айка, монах поднял руки и сложив вместе ладони на уровне груди, поклонился. Айк потрудился повторить движения незнакомца и поклонился в ответ. Каменное изваяние Будды, стоявшее на берегу чистого озерца под сенью старой ивы, казалось, наблюдает за церемонией приветствия монахов. При взгляде на него благоговение и навеянное им какое-то чудесное воспоминание, серебряной искрой сверкнуло в памяти Айка, заставив его с особой остротой воспринимать происходящее.

– Уважаемый, – обратился к нему монах. – Сейчас время получить благословение.

Голос говорящего был высоким и нежным, и Айк понял, что перед ним женщина. Она повела его к широкой каменной лестнице и предложила вместе с ней подняться наверх. Восхождение давалось Айку с трудом. Женщина не торопила его, деликатно следуя позади. На самом верху она ловко обогнула своего спутника и обернувшись, показала ему молчать, приложив палец к губам. «Наверное, она хочет оберечь покой того человека, который расположился под навесом и, по-видимому, сейчас медитирует», – догадался Айк.

Смуглолицый мужчина аскетичного вида сидел совершенно неподвижно и никак не отреагировал на появление монахов. Они же, трижды поклонившись ему, поспешили ретироваться. Вертевшиеся на языке Айка вопросы пришлось отложить – табу на разговоры было наложено до конца спуска.

– Уважаемая... – обратился он к монахине, едва последняя ступенька осталась позади.

– Зови меня просто Мон, – улыбнулась она и приложила руку к груди, как бы чистосердечно подтверждая свое искреннее расположение к молодому человеку.

– Так вот... Мон... Ты сказала, что мы идем, чтобы получить благословение Учителя. Но Учитель был занят и ничего нам не дал.

Женщина продолжала улыбаться, ее загорелое лицо отражало прекрасное внутреннее состояние глубокого умиротворения.

– Солнце светит всегда, – заговорила она. – Даже когда оно скрыто облаками или наступает ночь. Разве можно, не видя его лучей, утверждать, что оно погасло?..

Тут она развернулась лицом к лестнице и застыла в поклоне. Когда ее ноги, обутые в легкие плетеные сандалии, снова вернулись в прежнее положение, она завершила свою мысль:

– Быть возле Учителя – это уже благословение. Неужели ты ничего не почувствовал?

Айк вдруг вспомнил, насколько легко дался ему обратный путь и с каким воодушевлением он его совершал. Вот оно – благословение... Он посмотрел наверх – туда, где он знал, общается с небесами Учитель, и, неожиданно для себя, склонился в поклоне. Чудные – разбросанные по прошлым жизням – сокровища духовной близости порой таит сердце. Нужно приложить немало усилий, чтобы однажды воспоминания стали достоянием озаренного сознания. Но даже мимолетные проблески узнавания дарят незабываемые мгновения восторга. Так, на какой-то миг, зажглось в сердце Айка воспоминание об Учителе. И пусть оно, мелькнув, тут же исчезло, сердце запечатлело любимый облик.

Перейдя по деревянному мостику, напряженно изогнувшемуся над малой речушкой, Мон и Айк попали в атмосферу нежного, сладкого аромата, слегка отдающего мёдом, – в долину цветущих глициний. Их крепкие узловатые стволы, огибая опоры беседок, забрасывали ветви наверх, образуя плотные навесы. Нарядно цветущие кисти пастельных цветов свисали гирляндами и беззастенчиво приглашали к любованию собой.

Спазм восторга на мгновение сжал горло Айка – восклицание, готовое вырваться наружу, превратилось в тихий стон. Завороженный красотой, он не обратил внимание на то, что Мон покинула его. Вернувшись, она поднесла руку к его глазам – на ее ладони лежал бледно-фиолетовый цветок глицинии.

– Посмотри на этот цветок, – пригласила она.

– В нем нет ничего особенного, – подумал Айк.

– Уверена, он неповторим, – не дождавшись ответа заключила Мон. – Захочешь найти похожий, не отыщешь.

Она отпустила цветок, и тот упал на зеркальную гладь воды.

– Посмотри, как он одинок – в пустоте, на которую мы его обрекли. Так же одинок человек в пустоте своего ума.

Подождав, пока взгляд собеседника вновь будет уловлен очарованием долины глициний, Мон спросила:

– Различаешь ли ты в этих кистях отдельные цветы?

– Нет, совсем нет.

Издали отдельные цветы были, и правда, неразличимы. Они казались облаками пены, легко парящими над землей.

– Это то, что отражает истинное положение вещей, – сказала Мон. – Сердце в окружении других сердец – единое сердце. Чувствуешь?

Айк был тронут красивой метафорой, но был не в состоянии представить себя неразрывно связанным с множеством другим людей. Он успел полюбить Учителя, проникнуться симпатией к Мон, но остальные, в его представлении были достаточно холодны к нему. Даже та, которую он считал своей суженой...

Внезапно возникло чувство, что что-то изменилось вокруг. Воздух уплотнился стрекотом цикад. В нем не было больше весенних дуновений, он стал густым и жарким. На виске Мон выступила капелька пота.

– Чего хотят женщины? – задал Айк извечный мужской вопрос.

– Того же, чего и мужчины, – улыбнулась Мон.

– Любви?

Она кивнула.

– Но как показать то, что я чувствую?

Монахиня приложила руку к груди и заглянула Айку в глаза – в них читалось недоумение. Значило ли это, что в сосуд рассудка, наполненный до краев, больше не вместится ни капли? Что в таком случае можно пояснить на словах?

Мон подошла к мандариновому дереву и сорвала спелый оранжевый плод. Затем она поднесла его к лицу и глубоко вдохнула сладкий, освежающий запах. Не переставая следить за действиями спутницы, Айк все же пропустил момент, когда Мон вдруг бросила мандарин в его сторону. Споткнувшись о камень и чудом удержавшись на ногах, он, тем не менее, поймал оранжевый шарик. Мон смотрела на него выжидательно.

– Я должен его понюхать? – спросил Айк.

– Делай, как знаешь.

Молодой человек положил мандарин на ладонь и слегка надорвал кожуру. Дивный запах остро ударил в нос и придал ему уверенности. Он вдруг быстро сжал ладонь и подбросил мандарин так, чтобы тот полетел в сторону Мон.

– Это то, чего ты ожидала?

– Не совсем. Во взаимоотношениях ожидания никогда не оправдываются до конца. Но если, получив посыл, ты стремишься вернуть его, обогатив его искренним чувством, он будет воспринят с благодарностью.

Пытаясь приложить это правило к отдельным эпизодам своей жизни, Айк не заметил, как быстро текущее время в этом удивительном саду подошло к осени, позволив песчаным дорожкам покрыться отцветшими цветами и сброшенными с деревьев листьями.

– Будь добр, подмети дорожки, они нуждаются в твоей заботе, – вручила ему Мон метлу из прутьев. – Мети и пой.

– Что петь? – удивился Айк.

– То, что захочешь.

Айк сделал несколько движений метлой. Стараясь не пропустить ни соринки, в своей сосредоточенности он даже не заметил, как запел. Забытая песня его детства была о совсем простых вещах – о любви к матери, о природе... Если она жила в нем до сих пор, значит вместе с ней теплилось в нем мягкое, бесхитростное чувство и надежда жить в свете, который оно дарило. Айк пел и оцепенение души шло на убыль.

В дальнем уголке сада он вдруг наткнулся на мужчину странного вида. Он то держался прямо, удивляя своей горделивой осанкой, то вдруг начинал извиваться, будто исполнял какой-то затейливый танец. Его просторные шелковые одежды и волосы, туго заплетенные в косичку, выдавали в нем жителя старины.

– Господин, кто вы? – вежливо обратился к нему Айк.

– Я – твой друг, - расплылся в улыбке Некто.

Айк с недоверием посмотрел на незнакомца:

– Простите, не припоминаю.

Тот хитро прищурился и, изображая себя оскорбленным в лучших чувствах, воскликнул:

– Не веришь?! Тогда смотри!

Картина осеннего сада неожиданно стала размываться, и на ее фоне явственно проступило видение помещения офиса, в котором работал Айк. Он с удивлением увидел себя склоненным над столом и над чем-то сосредоточенно работающим. С недоумением приглядываясь к деталям, он ожидал какого-то подвоха, и тот не замедлил появиться: прямо над сидящим, буквально из ниоткуда, вдруг вынырнула знакомая голова с тугой косичкой. Глубоко вдохнув, так, что впалые щеки превратились в две полусферы, Некто с силой подул в сторону задумавшегося Айка. Однако против ожидания, ни с ним, ни в его окружении ничего не произошло. Но уже через мгновение Айк резко захлопнул крышку ноутбука и с раздражением вскочил со своего места.

Следующая сцена по своему сценарию походила на предыдущую. Здесь Айк, получающий разнос директора, долго пытался сохранить невозмутимость. Но после пинка, исходящего от невидимого ему Некто, вдруг разом почувствовал обиду и гнев, которые свели на нет его усилия. Так, крепко сжимая кулаки и едва сдерживая слезы, он и покинул кабинет босса.

Последним, недавним, и потому наиболее болезненным эпизодом из жизни Айка, была показана его встреча с Мири. В тот день он собирался сделать девушке предложение. Все как будто складывалось прекрасно до тех пор, пока во время признания не зазвонил телефон Айка. Отвечать – не отвечать? Побороть неуверенность, и на сей раз, Айку помогло вмешательство невесть откуда взявшегося Некто. Изображая крайнюю озабоченность, он горячо нашептывал что-то на ухо молодому человеку, после чего тот машинально провел рукой по экрану смартфона, ответив на вызов. Обиженная Мири, не желая ничего слушать, тут же покинула незадачливого жениха.

– Теперь ты убедился, что я тебя никогда в беде не оставляю и всегда побуждаю поступать как подобает мужчине, – с пафосом произнес Некто.

Завершив демонстрацию историй из жизни, он стоял теперь напротив Айка, добиваясь признания, и, быть может, почитания. Но, очевидно, находясь лицом к лицу со своей жертвой, он был для нее не так убедителен, как в роли суфлера. Айк вдруг осознал, что нередко, когда жизнь ставила его на грань и он пытался удержаться на высоте, его падению способствовал этот жалкий во всех отношениях тип. От него нужно было немедленно избавиться!

– Избавиться от меня хочешь? – с затаенной угрозой в голосе прошипел Некто.

Театрально сдвинув брови, он раскинул руки в стороны и начал наступать на Айка. По мере своего приближения, он становился все выше и больше, заставляя сердце жертвы усиленно биться. Одолевая страх, Айк двинулся навстречу великану. которому теперь доставал едва ли до пояса. Его сжатые кулаки были бесполезны, маневрировать Айк тоже не умел. Наклонив голову, он резко рванулся вперед и... пролетев сквозь монстрообразную фигуру, шлепнулся в кучу наметенных им листьев. Как дальше бороться с этой сущностью он не знал, но чувствовал, что, не победив ее, будет продолжать жить по ее указке. В отчаянии он воззвал:

– Учитель, во имя Благословенного, помогите!

Мгновение спустя позади Айка раздался тонкий свистящий звук. Обернувшись, он увидел Учителя, который парил в нескольких метрах над землей, противостоя гиганту. Пристальный взгляд Учителя, казалось, давил на злобную сущность, и та начинала терять свою мощь, постепенно уменьшаясь в размерах.

Ни единой мысли сейчас не пронеслось в голове Айка. Одно лишь неукротимое стремление победить вызвало в его сердце поток пламени, который, материализовавшись, превратился в огненный вихрь, окруживший врага. Значительно ослабленный волей Учителя, тот был уже не больше карлика. Пламя охватило его, и он мгновенно сгорел, оставив после себя легкий сизый дымок.

Теперь глаза Учителя пристально смотрели в глаза Айка. Бессловесный посыл как будто подтверждал: все, что произошло с Айком неслучайно и отныне он, названный в честь лучника Ориона, должен постараться удержаться на пути воина света.

Все еще горел в пространстве огненный взор Учителя, когда Айк вдруг услышал:

– Господин, Вы в порядке? Пора возвращаться...

Не без легкого сожаления Айк сменил монашеский наряд на деловой костюм. Пытаясь засунуть галстук в карман, он нащупал в нем бархатную коробочку. Другой карман оттягивал телефон. Расслабленно улыбаясь, Айк набрал номер.

– Доктор Сон, стоит ли мне жениться? Стоит ли вообще чего-нибудь вся эта суета?

Старый доктор был немного удивлен: пациент, который всего несколько часов тому назад еле тянул голос, сейчас выказывал исключительную бодрость и даже веселость, но с выводами он явно торопился.

– Приезжай, поговорим, – только и ответил доктор.

– Не думаю, что тебе стоит податься в монахи, – словно уловив мысль Айка, начал он разговор.

– Но тогда объясните мне, зачем тратить жизнь, создавая иллюзии, чтобы затем их разрушать?

– Ты прав: жизнь – великая иллюзия.

– Но что тогда ею не является?

– Тот поток жизни, который наблюдает дух. Готов ли ты заставить замолкнуть все колебания в твоих внешних оболочках и начать жизнь по велению духа?

– Вы полагаете, что я совсем не изменился и снова возьмусь за старое? – в голосе Айка сквозило легкое разочарование.

– Думаю, что с тебя слетела некоторая шелуха. Но самоизменение – долгий процесс. Шаг за шагом. Идти по жизни и делать выбор, когда сталкиваешься с иллюзией. Будет ли очередное твое движение шагом на пути истины или же отступлением в сторону, зависит от твоего умения не идти на поводу иллюзий, доверившись чуть слышному голосу духа.

Айк медленно шел по улице, осененной мягким светом осени. Осенний сад так драгоценен, листва в нем горит золотом, рубинами, изумрудами... Но городская среда угнетает свет.

– Удержать свет, удержаться на пути воина света... – в сердце Айка ярко вспыхнуло безмолвное наставление Учителя, а затем припомнились и его слова: «Продолжай работать».

Только теперь Айк начал осознавать вес этого указания. Взять его на вооружение означало принять на себя ответственность за каждый свой шаг в бесконечном потоке жизни.

– Победы, поражения... монастырь или этот город... – я снова и снова буду возвращаться к необходимости труда. Работа над собой так же бесконечна, как и сама жизнь.

Его размышления были прерваны телефонным звонком. Взволнованный коллега спешил поделиться новостями:

– Директор рвет и мечет – целый день ждет, что ты предоставишь ему доработанный план проекта...

Раньше беспокойство, которым вибрировал голос в трубке, немедленно передалось бы и Айку, но сейчас оно вызывало в нем лишь улыбку.

– Я еще не решил, – сказал он. – Мне тут один доктор предложил хорошую работу. Дворника. Думаю, отлично с ней справлюсь.

Голос в трубке продолжал беспокойно вибрировать, но Айка гораздо больше занимало созерцание опавшей листвы под ногами.

– Я не стану бороться с природой, но лишь помогу ей готовиться к весне, – пообещал он себе.

ПОИСК

Я работаю считывателем в службе розыска пропавших и прямо сейчас вместе со своим напарником, документалистом Ан, вхожу в дом одного из разыскиваемых. Ан как лицо, ответственное за составление отчета, уже от порога начинает надиктовывать результаты своих наблюдений:

– Аура помещения не является дисгармоничной. В цветовой гамме отсутствуют красные и желтые тона, преобладают голубые и зеленые оттенки. И все же...

Встретившись со мной взглядом, Ан умолкает. Слегка поджав губы («ах, в очередной раз проштрафилась!»), она легко касается браслета на запястье левой руки – теперь записывающее устройство будет фиксировать не звуковые волны, а сердечный пульс, который не менее точно отображает поток мысли.

Жилое помещение полно мыслеобразами. Поначалу всегда бывает трудно отделить поток мыслей проживавшего от реальных событий, и, пока я, прислонясь к дверному косяку, пытаюсь освоиться в новой среде, Ан, живо обойдя каждый уголок, подзывает меня к себе.

– Здесь он обычно подолгу сидел и размышлял, – показывает она на кресло-трансформер. – С подробностями сама разберешься, но я тебе очень рекомендую обосноваться именно здесь.

Последняя ремарка сделана Ан, скорее, для самоутверждения, – обычно я безоговорочно следую ее советам: она отлично чувствует насыщенность атмосферы мыслью, а уж расшифровка мыслеобразов – моя задача.

Удобное кресло сразу же принимает меня в свои объятия. В пору закрыть глаза и сосредоточиться на считывании. Но вопреки нашей договоренности Ан снова заговаривает со мной:

– Послушай, здесь есть видео с ним. Он много записывал. Похоже, сегодня нам повезло и мы сразу получим подсказку.

Довольство, которое звучит в голосе Ан, вызывает во мне внутреннюю улыбку («немного же тебе, голубушка, нужно для счастья»). Тот же живой интерес к обнаружению мельчайших подробностей сквозит в желании молодой коллеги смотреть видео в голографическом формате.

– Давай выйдем из комнаты, – машет она от порога. – Я тебе и коврик уже постелила...

Те записи, по которым мысленно я могу пробежаться за несколько минут, мы теперь будем смотреть не один час. Стоит ли мне согласиться?

В глазах Ан, по-детски доверчивых, светится столько надежды... Не нахожу в себе сил обмануть ее ожидания.

* * *

– Итак, начинаю свой видеодневник. Надеюсь, у меня достанет терпения вести его долго, быть может, до конца жизни, – молодой человек, сидящий к нам лицом, приветливо улыбается.

– Почему сегодня?.. – его улыбка становится шире, а речь замирает в интригующей паузе. – Именно с сегодняшнего дня мне наконец разрешено видеться с посетителями из Тонкого мира.

Его вдохновленное новой возможностью лицо постепенно теряет свою живость, глаза медленно закрываются... Чтобы не создавать помех, я намеренно не использую тонкое зрение и непроизвольно вглядываюсь в черты лица юноши. Древняя наука физиогномика сразу выявила бы по ним неординарность личности и вместе с тем чрезвычайно непростой характер – натуру, способную как к взлетам, так и к падениям, у которой созерцательность неожиданно чередуется с напористой активностью. В конце концов в покое всегда созревает движение, в неявности – определенность. Так наступает момент, когда ноздри на лице молодого человека вздрагивают, как будто улавливают какой-то посторонний запах.

– Море и аромат нагретой на солнце хвои... Этот знакомый с детства запах... – запах моего старшего брата... Я так скучаю по нему... – глаза юноши наполняются слезами.

– Эй, Ханыль, не будь плаксой, – отделяется от стены высокая фигура. – Мы давно не виделись, но поверь, я тебя никогда не выпускаю из поля зрения.

Слова брата не слишком приободрили Ханыля. Как и многие другие, свою первую встречу с насельником другого мира он воспринял болезненно. Непросто было свыкнуться с существом, лишенным плотности и тепла живого человека. Тот, кого он знал и любил, теперь выглядел иначе: окруженный голубоватым свечением, он был виден нечетко, как будто в дымке, от него неприятно веяло холодом.

Когда первое потрясение прошло и плечи Ханыля расправились, он засыпал брата вопросами:

– Чем ты теперь занимаешься? Хорошо ли тебе? Кто твои друзья?..

– У меня все в порядке, правда, – голос брата звучал тепло, но по всей видимости, вести разговор о себе он не собирался. – А с тобой что? Из-за чего в твоей ауре появились серые перья неприязни?

Обеспокоенный тон, каким был задан вопрос, не оставлял сомнений: брат знает обо всем, что происходит с Ханылем и теперь ожидает разговора по душам.

– Я не могу простить отца, – признание давалось Ханылю с трудом. – Знаю, то, что должно случиться, непременно случится. И, тем не менее, не могу...

– Нет-нет, – запротестовал брат, – то, что случилось, – не вина отца...

Уловив укоризненное выражение на лице Ханыля, он прервал себя на полуслове.

– Я хочу, чтобы ты избавился от своей обиды, – сказал он с нажимом. – Не желаю, чтобы ты тратил свою психическую энергию на негодные, несправедливые мысли. Когда твой костер гаснет, стоит податься на свет дальних огней, чтобы избежать нападения диких зверей и не замерзнуть в ночи.

– Но я хочу оставаться на том же месте, и зажечь новый костер. Для этого мне нужно знать правду. Только зная причины, я смогу изменить ход мысли.

В комнате повисла тишина: два мира – Тонкий и плотный, мир, ведающий причины и мир, знакомый только со следствиями, – встретились и не могли объединиться во взаимном доверии. Короткий диалог, казалось, исчерпал себя. Ханыль вопросительно смотрел на брата, но тот никак не реагировал.

– Я ухожу, – наконец произнес он печально. – Мне трудно долго оставаться в этом мире. Вижу, у тебя имеется пси-чувствительный экран. После перехода постараюсь показать на нем события той ночи.

Когда экран ожил, не только Ханыль, но и мы тоже вздрогнули. Кромешная тьма, рассекаемая разрядами молний, свистела и шумела на разные лады. Значительно тише было в доме, где, похоже, все уже спали. Но вот в одной из комнат загорелся свет, и из нее поспешно вышел еще не старый мужчина. Разбудив мальчика, в котором легко угадывался брат Ханыля, он не теряя времени покинул дом, мальчик последовал за ним. Дорога, едва угадываемая в свете фонаря, судя по растущему грохоту прибоя, вела к морю. Мальчик, который шел по стопам отца, вдруг наткнулся на него – сидящего на земле.

– Отец, что случилось?

– Кажется, я ушиб ногу. Помоги встать.

Ни со второй, ни с третьей попытки подняться на ноги у мужчины не получилось.

– Побудь здесь пока. Я быстро сбегаю на берег, узнаю, что случилось, и сразу вернусь.

Не слушая возражений отца, мальчик подхватил фонарь и поспешно удалился в направлении причала. Там, в свете прожектора он заметил неповоротливую фигуру в тяжелом дождевике. Издали казалось, что на заливаемом водой понтоне, человек исполняет какой-то ритуальный танец. Поравнявшись с ним, мальчик как будто тоже стал плясать, подчиняясь ритму набегающих волн, но в какой-то момент стало ясно, что его цель – запрыгнуть на одну из лодок, пришвартованных к причалу. Очевидно, юноша был ловчее человека в дождевике и немного погодя он уже оказался на лодке. Тесно прижавшись спиной к ходовой рубке, он стал осторожно продвигаться в сторону кормовой части. Вряд ли человек в дождевике мог разобрать, что произошло с ним дальше, – лодка стояла почти под прямым углом к причалу. Однако наблюдателю с берега было видно, как добравшуюся до кормы шаткую фигурку, сбила с ног бушующая стихия и стремительно потащила за собой в темноту...

* * *

– Послушай, Мая... – полувопросительно обратилась ко мне Ан.

– «Не хочется ли тебе посмотреть еще одно наводящее тоску видео» – ты это хочешь предложить?

Заметив, что я настроена ответить ей отказом, изобретательная Ан тут же нашла предлог, поубавивший мое нежелание повторно окунаться в чужую личную жизнь.

– Давай просто посмотрим еще одну запись, – сказала она. – Чует мое сердце, что она о девушке... быть может, о той, к которой этот горемычный юноша полетел на крыльях любви.

И, не дожидаясь моего согласия, Ан тут же активировала голографическое устройство.

Очередная дневниковая запись Ханыля, и правда, рассказывала о его встрече со второй половиной, явившейся к нему из Тонкого мира.

Впервые мне удалось убедиться в истинности выражения – «между ними проскочила искра». Не просто искра, но целый сноп белых и голубых световых явлений случился тогда, когда взгляд Ханыля поймал луч направленного на него взора больших, сияющих искренним чувством глаз. С появлением девушки в комнату вошел тонкий аромат роз и вместе с ним вспышки розового света, которые спирально нарастая, затем растворялись в воздухе. Казалось, что так из крохотных бутонов вырастали пышные розы и после, уронив все лепестки, возвращались в свой мир, к истокам. Картина очаровывала, но взгляд Ханыля постепенно затуманила тоска.

– Почему ты не пришла на землю в этот раз? Я хорошо помню, как мы готовились в Тонком мире к совместному воплощению...

– Я тоже очень... очень скучаю по тебе... – в голосе Ханы слышались нотки горечи, нередко возникающие у людей, вынужденных мириться с неизбежным.

Ханыль пристально глядел на возлюбленную и словно бы читал по ее облику историю их общих жизней, где, преодолевая любые препятствия, они находили друг друга – безоговорочно следуя магии сердечного притяжения, без остатка отдаваясь взаимно воспламеняющему сотрудничеству.

Молчание прервала Хана:

– Твое ясновидение неплохо развито и, наверное, постепенно тебе удастся догадаться о том, почему мы не вместе. Но сейчас, когда ты так обеспокоен, мне бы не хотелось открывать тебе истинную причину. Истину нужно не только разглядеть, но и уметь принять.

– От тебя исходит благоухание розы... Ты прекрасна, как цветок... Но почему мне кажется, что я испытываю боль от твоих уколов?

– У меня нет колючек... я люблю тебя... Но ты сам зачем-то хочешь испытывать боль, обвиняя в этом других. В какой непроницаемый кокон обернут твой дух, если в мире радости ты находишь повод для боли?

Упрямо продолжая сопротивляться неведению, Ханыль готов был как угодно долго настаивать на своем:

– В чем моя слабость? В том, что я слишком зависим от желания быть рядом с теми, кого люблю?.. В том, что я страдаю, когда меня предают?..

– Поверь, любимый, я никогда не предавала тебя...

Девушка положила руку на сердце, и Ханыль вдруг почувствовал, что она, в самом деле, была верна своему слову и вместе с ним пришла в этот мир, но почему-то рано из него ушла, так и не встретившись с предназначенным для нее мужчиной.

– Я отпущу тебя, – сказал он. – Знаю, тебе здесь нехорошо. Но и ты войди в мое положение: я страстно желаю знать обо всем, что касается тебя...

– Будь по-твоему. Я покажу тебе мой последний день, не сожалей... – и, не договорив, Хана исчезла.

Вряд ли Ханыль предполагал, что на смену болезненному расставанию придет еще более болезненное прочтение страниц прошлого. Первые же кадры, которые возникли на неожиданно засветившемся экране, тяжело отразились на его сердце. Ни яркие краски солнечного лета, ни прекрасный вид хорошо ухоженного сада не могли отвлечь его от вида девочки, неспешно передвигавшейся по дорожкам в автоматической коляске. Ее миловидное лицо ясно улыбалось, но вряд ли девочку можно было назвать счастливой – обе ее ноги ниже колен отсутствовали.

Не менее шокировал Ханыля мужской голос – он определенно узнал того, кто сопровождал девочку на прогулке.

– Ну вот, дорогая, здесь ты сможешь немного отдохнуть перед операцией. А уж после того как тебе приладят новые ножки, будешь бегать по саду, сколько захочешь.

Не особо прислушиваясь к сочувственным речам своего спутника, девочка предпочитала отдавать свое внимание тому, что было по ее мнению прекрасно и ново. Приблизившись к основанию большого зеркала-отражателя, она задумчиво сказала:

– У моего папы на работе было много таких зеркал. Он говорил, что они хорошо аккумулируют психическую энергию.

– Прости. Мне жаль, что ты осталась без родителей так рано. Но теперь я о тебе позабочусь...

При упоминании о родителях пальцы девочки судорожно сжали подол цветастого платья, однако отдавать дань тяжелым воспоминаниям она не желала:

– Дядюшка, а для чего здесь это зеркало?

Мужчина, явно обрадованный возможностью поговорить о любимом предмете, охотно переменил неловкую тему:

– Это зеркало направлено в сторону моря и создает у берега энергетический заслон. Наш поселок находится ниже уровня моря – без такой защиты он может быть затоплен в один момент. Но этого не произойдет: я всегда на страже и всегда слежу за своевременной подачей на зеркало нужной порции энергии.

– Неужели вы делаете это один! – восхитилась девочка.

– О нет, дорогая, – рассмеялся дядюшка. – Каждое утро вместе со всеми жителями поселка я посылаю психическую энергию в сторону этого удивительного устройства, которое по крупицам ее собирает.

Любознательная девочка, безуспешно пытаясь дотянуться рукой до нижнего края зеркала, живо поинтересовалась:

– Оно так из-за солнца светит?

– Нет. Вообще-то его материал черного цвета, но когда оно сполна насыщено энергией, оно становится таким сияющим. А вот если на нем появляются темные пятна...

– Что будет, если появятся пятна?

– Это значит, что энергии недостаточно, и наша энергетическая дамба может быть прорвана. Тогда вода зальет поселок...

Внезапно экран в доме Ханыля стал темным, и только шум, исходящий от него, свидетельствовал о том, что рассказ Ханы еще не окончен.

Сильный ливень, низвергающийся из недр мрачного грозового неба, кажется, соревнуется с яростью бушующего моря, но даже вместе они не могут заглушить грозные раскаты, неотменно следующие за разрядами небесного электричества.

Разбуженная грозой, девочка зовет дядю, но тот все никак не откликается.

– Не стоит терять самообладания... не стоит, – успокаивает она себя. – Вон даже Луна не боится грозы и продолжает светить...

– Ой, это же не Луна, а зеркало в саду! – вдруг спохватывается девочка.

Но почему это творение рук человеческих сейчас так напоминает небесное светило? Не потому ли, что на нем наблюдаются тени опасных пятен? – Именно это сейчас больше всего тревожит девочку.

– Давай-ка вспомним, чему нас учил папа, – обращается она к себе. – Нужно хорошенько сосредоточиться, а затем молниеносно послать энергию туда, к нашей маленькой луне.

Судя по тому как замирает тело сидящей в кровати девочки, она не медля воплощает свое намерение в жизнь. Результатом ее решимости становится почти полное исчезновение пятен на светящейся поверхности зеркала.

Неотрывно наблюдающий за этим беззаветным геройством Ханыль, вдруг вскрикивает: из носа девочки начинает идти кровь...

* * *

Однажды в порыве недовольства Ан нашла для меня забавное прозвище.

– Умеешь же ты оборвать захватывающий момент, коллега. Ты, как прерыватель в электрической цепи, такая же резкая и неумолимая.

Вот и теперь, когда я приказала Ан остановить видео, она снова обозвала меня «прерывателем» и демонстративно приложила палец к сенсорной кнопке голографа, хотя обычно предпочитала тренировать на подобных действиях силу мысли.

Сообразив, наконец, что из-за ее случайных догадок мы потратили много времени впустую, Ан согласилась, что нам следует поторапливаться, и отныне была готова принимать на веру мои доводы. Например то, что Ханыль отправился туда, где надеется обрести примирение с судьбой.

Эта нехитрая догадка лишь окрепла, когда среди мыслеобразов, наполнявших комнату, мне попался образ путеводителя для паломников, желающих укрепить свой дух на пути в одну из горных обителей.

В наши обязанности не входил розыск пропавших за пределами города, мы имели право препоручить дальнейший поиск Ханыля другой команде. Однако в бегстве Ханыля мне виделся и такой, естественный для желающих избыть душевную боль, мотив: он неосознанно жаждет получить понимание и сочувствие тех, кто встретится ему на пути. И одними из первых сочувственников, пускай и заочных, стали мы.

Когда четкая мысль – изображение разыскиваемого – полетела в пространство, ей ответили многие чуткие сознания, в самых разных местах повстречавшие Ханыля. Совсем скоро из разрозненных показаний сложилась карта перемещений беглеца и наметился вектор его пути.

Повстречаться с Ханылем мне довелось на горной дороге, в непосредственной близости от конечной точки его маршрута. Его сильно похудевшее лицо загорело и казалось теперь аскетичным, но взамен просветленности аскезы в его глазах читалась глубоко затаенная печаль.

– Знаю, вы были у меня дома и, по-видимому, много чего увидели... Наверное, видели моего брата. Он погиб, когда мне было пятнадцать. Тогда я думал, что отец послал его одного в сильный шторм, чтобы он позаботился о чьей-то лодке. Брат всегда был отзывчивым и никогда не отказывал в помощи. Не раз мне казалось, что отец пользуется его готовностью быть полезным. Когда брат утонул, я сильно заболел. Быть может, я бы умер, если бы меня не держало в здешнем мире одно чрезвычайно сильное желание – поговорить с отцом и сказать ему, как я его ненавижу за то, что он погубил такого потрясающего парня как мой брат...

Достав из рюкзака флягу с водой, Ханыль предложил мне утолить жажду. Наблюдая за его неторопливыми движениями, мне подумалось, что, несмотря на боль, которую он продолжает испытывать, он выглядит более умиротворенным, чем раньше.

– А недавно, сразу после встречи с Ханой, у меня появилось желание возненавидеть и мою мать, – глядя куда-то за горизонт, сознался Ханыль.

Было более чем странно в мире, где чувство ненависти давно считалось анахронизмом, встретить столь сильно выраженную неприязнь. Однако мои глаза меня не обманывали: в ауре Ханыля сейчас не было и малейших признаков кровавого пламени гнева. Отдавая дань прошлому, он как будто проверял, правда ли он сумел избавиться от яда разрушающих мыслей.

– В пятую годовщину смерти брата родители почему-то поругались Никогда прежде я не слышал, чтобы они повышали голос друг на друга, и потому вышел, намереваясь во что бы то ни стало остановить их. Но то, что я услышал, заставило меня замереть у двери родительской спальни.

– Ты называешь меня убийцей, но сама тоже повела себя недостойно, – выговаривал матери отец. – Это ты молила Владык кармы об изменении судьбы сына. И ты же заставила меня подать прошение в Совет, чтобы ему запретили видеться с приходящими из Тонкого мира, пока он не женится и не обзаведется потомством.

В голосе матери звенели слезы.

– Ты будто бы не знаешь, что мои сны всегда сбываются, – обиженно твердила она. – Ты же сам мне сразу поверил: наш сын непременно женится на безногой девушке и останется без потомства...

Конечно же, Ханыля еще в начальной школе учили, что мыслеобразы с негативным содержанием пагубно сказываются на ментальной сфере с последующим влиянием и на более плотные слои материи. Но он, возможно, до сих пор не до конца осознавал важность практики чистого мышления.

– Если бы в нашей семье не было атавистических настроений, я размышлял бы так же, как и вы, – уловил мои мысли Ханыль. – Но там, где мнением детей родители не раз пренебрегали и даже вмешивались в их судьбу, не могло быть мира. И потому, отравленный неприятием, я особо ревностно стал добиваться права встречаться с посетителями из Тонкого мира... Как вы думаете, что я почувствовал, когда с таким опозданием встретился с братом и своей дорогой спутницей?

– Сейчас ты другой. Думаю, что любимые тобой люди пришли к тебе из надземного не только, чтобы навестить тебя. Они должны были напомнить о том, что самоотверженность, готовность принимать удары во имя того, чтобы охранить равновесие вселенной, всегда оправдана.

Рукой, сжатой в кулак, Ханыль постучал себя в грудь:

– Я не смогу оправдаться... Если родителей я смог понять и простить, то человека, который, на самом деле, явился виновником моих – и не только моих – бед, я отпустить еще не в силах.

– Был ли это мужчина, который приютил девочку? – осмелилась предположить я.

Мои слова заставили Ханыля болезненно поморщиться. Он слегка наклонил голову, словно собирался с мыслями, но потом, передумав, ничего не стал говорить. Отлепив от своего браслета один из микродисков с записями, он так же молча приклеил его на мое запястье, а затем, повернувшись ко мне спиной, стал удаляться прочь. Однако пройдя несколько шагов, он все же обернулся.

– Спасибо, – сказал он.

Я помахала ему в ответ. Так мы отпустили друг друга и пошли каждый своей дорогой.

* * *

– Так кто же искал Ханыля? – набросилась на меня Ан, едва я переступила порог ее студии.

– Потом расскажу, а сейчас давай выйдем, – предложила я, показав на уютный внутренний дворик, где мы обычно любили общаться.

– Витаминный смузи, – расплылась в широкой улыбке Ан.

– Смузи подождет. Боюсь, что когда мы познакомимся с тем, что дал мне Ханыль, наше пищеварение не будет в порядке.

– О, это голос того самого мужчины, который был на том видео с девочкой, – живо отреагировала Ан при первых же звуках.

Из динамика, и правда, доносились два голоса – вышеупомянутого мужчины и Ханыля, Ханыль называл мужчину Главой.

– Глава, зачем вы потащили меня на берег? Неужели нельзя было поговорить дома?

– Не хочу, чтобы нас кто-то услышал. Сегодня твои родители позвали меня отметить десятую годовщину со дня ухода твоего брата, и твой отец признался, что ты с ним не ладишь после смерти брата.

– Это были вы на причале? – голос Ханыля, перекрывая шум прибоя, звучал резко. – Как вы вообще додумались до того, чтобы спасать какую-то лодку и рисковать человеческой жизнью?

– На лодке было кое-что ценное.

– Это была ваша лодка?

– Вообще-то... это лодка твоего отца.

– Моего отца? Не может быть! У нас никогда не было своей лодки...

Реакцией на эти слова был тяжелый вздох, который, очевидно, принадлежал главе поселка.

– Эту лодку он получил, чтобы проводить научные эксперименты. Но со временем мы стали использовать ее иначе. В трюме мы поместили глубоководных электрических скатов. Сам понимаешь, насколько ценное оборудование стояло там для поддержания их жизнедеятельности. Твой отец как морской зоолог занимался всем этим.

– Пропади пропадом все эти скаты и оборудование! – повысил голос Ханыль. – Разве они могут быть ценнее жизни брата?

Голос Главы звучал по-прежнему твердо, но приобрел оттенок усталости, как бывает у говорящего, когда ему не верят:

– На корме лодки было укреплено зеркало-транслятор – немного меньшего размера, чем то, что стоит у меня в саду. Наш поселок уже давно не справляется с насыщением основного зеркала – мало народа стало. Вот и придумали мы с твоим отцом использовать дополнительное зеркало и в качестве источника огненной энергии – электрических скатов.

– Выходит, что слухи о переселении людей из поселка были не выдумкой...

– Верно, в поселке остались лишь те, кто не хотели покидать его. Среди них был и твой брат, он любил море и свой дом... И поверь... никто не посылал его на лодку в ту злосчастную ночь, наоборот – и твой отец, и я его отговаривали. Он был не по годам серьезным и ответственным, и по его просьбе отец доверил ему присматривать за приборами на лодке...

Наступила пауза. К шуму волн и крику одиноких чаек присоединилось шуршание песка – скорее всего, говорящие двинулись вдоль берега. Судя по бессильной хрипотце, которая окрасила голос Ханыля, продолжать разговор ему было непросто.

– А что с девочкой?.. Зачем вы привезли к себе больную девочку?

Очевидно, собеседник не ожидал такого поворота беседы и, чтобы оттянуть тягостное объяснение, стал смущенно покашливать.

– Это мой недосмотр, – наконец признался он. – Трудно об этом говорить.

– Ответьте честно, зачем вы забрали из медцентра больную девочку? – настаивал Ханыль.

– После катастрофы, в которой погибли ее родители, а сама она так тяжко пострадала, она сильно тосковала. Врачи советовали ей на время сменить обстановку. Но кто же знал, что она, бедолага, отважится спасать от беды поселок...

Глава тяжело вздохнул:

– Мы оба потеряли родную душу и не должны теперь терзать друг друга.

– Но я ее даже не встречал! Откуда вам знать, что она для меня значит?! – взвился голос Ханыля.

– Погоди, не шуми, дай отдышаться.

Собеседники остановились, и затем немного задышливо Глава заговорил:

– Ханыль, помнишь день, когда я выгружал из машины инвалидную коляску? Тогда я почему-то надеялся, что ты мне поможешь.

– Зачем бы я стал помогать? Это ведь было специальное авто с роботизированной погрузкой.

– Ты мог хотя бы поинтересоваться, кому принадлежит коляска. Мы ведь не чужие, я знаю тебя от рождения. Но ты поздоровался и прошел мимо. А знаешь, что племянница сказала, когда увидела, как ты уходишь?

Не дождавшись отклика собеседника, Глава продолжил:

– Она светло так улыбнулась и сказала: «Вон мой суженый пошел». Я спросил ее: «Мне позвать его?» А она в ответ: мол, не надо, скоро и так свидимся.

Разговор прервался, из динамика доносились плохо сдерживаемые рыдания Ханыля.

* * *

– Как же непрост этот Ханыль, – покачала головой погрустневшая Ан.

– Удивишься больше, когда узнаешь, кто его искал.

– И кто же? – оживилась Ан.

– Не поверишь... Ханыля искал сам Ханыль...

Если бы в это время на Ан вдруг упал плод лимона, который висел прямо над ее головой, полагаю, что даже тогда ее лицо не выразило бы столько недоумения.

– Запрос на поиск он подал через подставное лицо. Ты же знаешь, что когда кого-то разыскивают, первым делом ему дают позволение общаться с гостями из Тонкого мира, чтобы пострадавший мог получать помощь не только от земли, но и от подсказчиков, приходящих из надземной сферы. Благодаря своей уловке, Ханыль наконец получил желаемое.

– Да он же настоящий преступник!.. Когда ты догадалась об этом?

– Когда во время нашего прощания он отошел подальше и сказал – так тихо, что пришлось читать по губам: «Я больше не хочу, чтобы меня искали».

– Нужно сейчас же подтвердить это документально, – поспешно решила Ан.

Я едва успела остановить ее намерение внести соответствующую запись в электронный протокол:

– Давай не будем пока докладывать об этом. Сейчас Ханыль находится в надежных руках. Думаю, что никто так хорошо о нем не позаботится, как владыка горной обители.

* * *

Из летописи горной обители:

«Новоприбывшый Х. во время практики групповой медитации перешел в Тонкий мир и не захотел добровольно возвращаться. Владыка вернул Х. и, погрузив в состояние транса, показал ему его участь в результате несвоевременного перехода. Х. обещал впредь отказаться от любых незаконных действий и избрал одну из предложенных Владыкой форм служения».

* * *

Искать и находить, неутомимо добиваться своего – Ханыль уже умел. Но сполна отдавать себя служению во благо других ему еще предстояло научиться.

Здесь, в горах, особенно когда закаты и рассветы во все небо разворачивали свое щедро насыщенное огнем полотно, он наконец обретал покой и вдохновение трудиться. Трудно сходясь с людьми, он учился терпению и терпимости и находил свое место в кругу бесхитростных братских отношений. – Работа горного спасателя пришлась ему по душе.