СКАЗКИ ДЛЯ БЫВШИХ ДЕТЕЙ  (рассказы)

Они выросли и уже не играют с игрушками. Они по-прежнему пытливы и на пути к Истине согласны подвергаться опасностям. Знать цель, видеть препятствия и растить волю к победе - их стиль жизни, какой бы фантастической она ни казалась. Они - это те, кто преодолев порог детства, все еще готовы на подвиги.

МОЯ ЖИЗНЬ С БРАТОМ

Начало

– Давай начнем с самого элементарного. Как выглядит твой брат?

– Как все оды.

– И все-таки…

– Его фигура походит на силуэт человека, только она объемная и светящаяся.

– Она как-то меняется?

– Да. Она может становиться выше или ниже, или толще – почему, не знаю, а вот светимость её изучить нетрудно – она отличается в зависимости от многих внутренних причин и внешних факторов.

– Вот с этого и начнем наше исследование. Ты будешь вести дневник и подробно описывать изменение светимости в зависимости от обстоятельств. А также делать фотографии при помощи приложения для снимков ауры, которые присоединишь к отчету.

Так я стал «подопытным кроликом». А мой брат – неискушенный первокурсник философского факультета – случайным сотрудником профессора физики человека, на скучных лекциях которого он нередко разговаривал со мной вслух, пренебрегая безопасным способом общения через телепатический канал.

– Пожалуйста, не закрывайся, – по дороге домой уговаривал меня брат. – Я ничего не мог поделать. Он, как и все, кто не способен видеть человека в тонком теле, умирает от любопытства. Заметил, как горели его глаза? Наверное, я не первый, кого он так поймал… Хотя не уверен. Таких близнецов, вроде нас с тобой, где один не имеет физического тела, не так уж и много…

Брат и дальше пытался разговорить меня, но сейчас я не был готов к общению с ним. Нехорошее предчувствие надвигалось тучей, заставляя поникать лотосы моих чувств.

– Мальчики, где вас носит, почему так долго? – мама встречала нас на террасе дома с малышом-шимпанзе на руках, и ее строгий вид отнюдь не обнадеживал.

– Мама, – нарочито бодрым тоном заговорил брат. – Один проф затормозил нас…

– «Нас»? Тебя поймали? – мамино беспокойство тотчас же передалось маленькой обезьянке, и она, взвизгнув, всем своим хрупким тельцем прижалась к маминой груди.

Было ли о чем беспокоиться? И да, и нет. Нынешнее человеческое сообщество отличалось достаточной терпимостью к явлениям людей, «говорящих с самими собой», однако редкие случаи наличия близнеца-невидимки вызывали особый интерес, и порой нездоровый.

– Мама, не пугай мартышку, еще испортишь ее, и тогда ее мамаша не примет ее, – тараторил брат, следуя за мамой в кухню.

– Это не мартышка, а шимпанзе, почти человек… И не заговаривай мне зубы. Почему Од молчит? Поссорились?

Хоть мама сама никогда не видела меня, по реакциям брата она научилась читать мое настроение и сейчас, определенно, понимала, что я подавлен. В таких случаях она всегда спешила мне на помощь, твердо уверенная, что я всегда нуждаюсь в её защите. Но тут маленькая обезьянка пустила струйку на ее блузку, и мама была вынуждена переключиться.

Животным, лишенным естественной среды обитания, природного способа общения на родном зверином языке, непросто чувствовать себя комфортно среди инаких сознаний, с иным, неведомым им мышлением. Когда я бывал ограничен в контакте с братом, я чувствовал себя, как эта маленькая обезьянка, потерявшая связь со своим миром. Конечно, в такие моменты я мог оставлять все земное и уходить в Тонкий мир, где мое существование было полноценным и уравновешенным. Однако, чем дольше длились мои отлучки в прекрасное надземное, тем меньше хотелось возвращаться в сферу плотной материи. Поэтому по рекомендации своего учителя я учился терпеть моменты упадка духа среди воплощенных, в мире, все еще полном страданий.

Встреча

В эту ночь, скованный тревожным настроем, я все-таки ушел наверх, но не смог подняться высоко, в сферу моего учителя, и был вынужден ютиться под скалой в местности, залитой тусклым светом. На берегу волнующегося моря, кроме меня, было еще несколько человек, однако я не стал искать их общества, сейчас мне хотелось побыть одному.

Неожиданно где-то поблизости послышался тихий плач. Звук исходил из углубления в скале. Прижимаясь спиной к холодной стене, я осторожно продвинулся правее и у входа в маленькую пещеру увидел маленькую девочку. Она сидела на камне и краем длинного, обмотанного вокруг ее шеи шарфа утирала слезы, обильно текущие из глаз.

– Эй, малышка, не плачь. Здесь и так мокро и солёно, – заговорил я самым веселым тоном, на какой только был способен. – И кто же обидел такую славную девочку?

Девчушка подняла голову. В ее больших серых глазах отразилось волнение моря и ее собственное неподдельное горе.

– Сестра… Она сказала, что я ей не нужна… Чтобы такой уродец, как я, ушел от нее прочь… Из-за меня над ней в школе все смеются…

– Но ты очень красивая…

– Но я – од! – в отчаянии закричала малышка и разрыдалась.

– Посмотри на меня! Посмотри, каким большим я вырос, – похлопал я себя по груди.

Девочка подняла голову.

– Ты, что, тоже… од?

Я утвердительно кивнул и тут же стал рассказывать историю – нашу с братом историю, убирая из нее все болезненные подробности.

– Мой брат, когда был школьником, тоже однажды обиделся на меня из-за дразнилок и сказал, чтобы я уходил. Я был очень огорчен и ушел в Сад радости – думал, что навсегда. Там меня нашел мой учитель и сказал, чтобы я возвращался, потому что мой брат не сможет без меня жить, так как его обмен энергиями с Тонким миром идет через меня. Когда через два дня я вернулся, оказалось, что брат не может спать и плохо ест, а еще очень скучает по мне. Он просил у меня прощения и умолял больше не бросать его.

– Вот увидишь, и твоя сестричка поступит так же, – в моем голосе звучала такая уверенность, что девчушка, настроение которой светлело по мере того, как она слушала, даже слегка улыбнулась.

– Посидим тут, подождем, пока наступит утро, и тогда вернемся, – предложил я и присел рядом с девочкой.

Утомленная, она быстро уснула, а я решил подумать над тем, как отогнать тучу, надвигавшуюся на нас с братом.

Долгая разлука – вот опасность номер один, которая могла подстерегать нас в этих исследованиях. На это ни один из нас не должен был соглашаться. Возможно, экспериментатор захочет испытать наши взаимные ощущения от прикосновений разных раздражающих предметов. Но это мы и сами не раз пробовали в детстве: каждый укол, каждый порез любого из тел был одинаково болезнен для нас обоих. Разумеется, удовольствие от еды мне было незнакомо, я не мог взаимодействовать с предметами плотного мира. В раннем детстве мой маленький брат не раз пытался кормить меня с ложечки, искренне проявляя свою заботу, но все было понапрасну – еда уходила мимо моего рта. Я надеялся, что профессор поверит ему на слово и не превратит исследования в аттракцион. Однако изощренность этого ученого ума позже показала, что и в современном обществе, хорошо осознающем присутствие Тонкого мира и людей, не имеющих плотного тела, все еще есть те, кто не воспринимает эти явления, как заслуживающие сочувствия и милосердия.

Вместе

– Сегодня нашей темой будет жизнь на планете, которую земляне именуют Венерой. Об истории этой планеты мы говорили на прошлой лекции, а сегодня я расскажу Вам о реалиях жизни ее нынешнего человечества. Напомню вам, что жизнь на этой планете сейчас протекает на Тонком плане и физическими аппаратами не может быть определена.

Существенным фактором развития тамошнего человечества есть отсутствие зла в нашем земном понимании. Более совершенное будущее, которому надлежит быть, борется с несовершенствами настоящего и прошлого, но без вмешательства черного братства, которое там не существует.

Население планеты гораздо более однородно, чем наше, земное. Там нет ни рас, ни классового деления, отсутствуют народности и государства – человечество представляет единую семью. Если и есть между людьми различия, то лишь по степени развитости высших качеств человеческого духа.

Красота является формой выражения всей жизни. Красиво абсолютно все: и люди, и дома, и вещи, и предметы всего обихода. Каждый дом словно малый музей предметов искусства. Но и за пределами человеческих жилищ все прекрасно: цветы и растительность, и виды природы.

Многие процессы регулируются волей человека. Машин не так много, ибо основной машиной служит аппарат человека, его организм, овладение энергией которого позволяет творить то, что мы обычно называем чудесами. К примеру, люди там могут летать, не нуждаясь в привычных нам способах передвижения. Очевидно, что мыслью там владеют в совершенстве. И поэтому нет нужды ни в телефонах, радио или телевидении. Все это заменяется человеческим аппаратом, который имеет в себе все.

Там нет писаных законов: моральный кодекс каждого дает возможность обходиться без полиции, тюрем и мер наказания. У людей там нет дурных привычек вроде курения, употребления одурманивающих веществ, они не отравляются злобой и ненавистью, не воруют, не насильничают, не лгут и не подавляют воли ближнего. Свободная воля человека священна...

Мы сидели на лекции по космологии, пытаясь каждый на свой лад осмыслить услышанное. Брат выделял цветом наиболее важные, по его мнению, места конспекта, который появлялся на экране его планшета по мере того, как лектор говорил. Я же сверял услышанное с Хрониками, имея возможность считывать информацию о событиях нашей системы миров из надземного.

На переменке между нами состоялась телепатическая беседа.

– Интересно, не присочинил ли чего лектор, уж очень сказочно звучит его описание.

– Не-а, его рассказ точен, в Хрониках я видел то же самое. Наверное, его источник – ясновидящий.

– Интересно, а мы с тобой жили когда-нибудь на Венере?

– Очень давно жили на похожей планете, которой теперь уже не существует. И жили мы там как братья. Мы во всех мирах были братьями – иногда настоящими, а иногда назваными.

– Можешь хоть что-то рассказать о нашей жизни на этой «похожей планете»?

Я заглянул в Хроники и увидел там много невероятных по земным меркам историй. Что же выбрать?.. В конце концов мне захотелось поделиться одним ярким эпизодом:

– Когда-то мы вместе создавали живые картины, – начал я, пытаясь как можно точнее описывать увиденное. – Там, в этом месте, повсюду росли цветы, летали бабочки... И мы там были не одни, перед нами на лужайке сидели люди. Не знаю, как это возможно, но я привлекал к нам цветы и листья, бабочек и птиц, а ты располагал их гармонично в некоторой части пространства. Эти картины благоухали, звучание их было благозвучным, а вид таким живописным и сияющим, что зрители не могли скрыть своего восторга.

– А потом, что было потом?

– Потом, когда картина была закончена и мой магнетизм ослабевал, все ее элементы постепенно возвращали себе свободу: бабочки и птицы улетали, цветы и листья возвращались на свои места.

– Но как это возможно, чтобы цветы и листья... Может, это был какой-то фокус или иллюзия?

– Нет, так было на самом деле. Тонкая природа того мира допускала кратковременное разобщение целостных форм согласно их воле и без какого-либо вреда для них.

После занятий, наверное, чтобы выказать свою привязанность, брат повел меня на самое высокое место в городе. Здесь, на ветренной вершине горы, я наслаждался солнечными закатными лучами, где испарения города не мешали напитываться солнечной праной. Только в чистой атмосфере, не препятствующей химизму Светил, я мог подзарядиться энергетически, очистить наши ауры и поделиться с братом здоровой энергией. Кстати, в нашем мире люди, имеющие ода, чаще всего, были крепкими и здоровыми, как древние богатыри. Наверное, поэтому мама назвала брата монгольским именем Батыр, а меня, под стать ему, именовала Од, что по-монгольски означает «звезда».

Пока я получал заряд бодрости, брат предпочитал фотографировать, пить кокосовое молоко и есть мороженое. На ходу поглощая порцию сливочного, он сделал вместе со мной селфи и, посмотрев на снимок, радостно заявил:

– Ты сегодня ярче сияешь.

И правда, сейчас я чувствовал блаженство от прилива энергии и близости своего чудесного брата и потому, позволив чувствам взять верх над обычной сдержанностью, сказал:

– Я люблю тебя, брат.

Реакция брата была предсказуемой. Он обернулся и поднес к моему лицу палочку мороженного, как бы грозясь накормить меня им, если я продолжу быть таким сентиментальным. Но я силой мысли надавил на его руку, и мороженное угодило ему в губы, краем задев и нос. И хотя после он старательно вытирался, белые следы остались кое-где на его лице. Это была моя маленькая месть, за которую я заслуженно получил от мамы. Едва завидев брата, она тут же перешла из состояния покоя в иное квантовое состояние – возмущения:

– На кого ты похож? Посмотри на себя! Где второй?

Рассматривая свое грязное лицо в зеркале прихожей, брат молча протянул руку в мою сторону. И тут от мамы влетело уже мне. Чтобы облегчить бремя своего мелкого предательства, брат поспешил поскорее перевести стрелки. Он заглянул в кухню и весело заметил:

– Мама, а твой воспитанник еще грязнее. Только посмотри на него!

Мордочка обезьянки, сидевшей в детском кресле за столом, в самом деле, была вся измазана молочной кашей. Неумелые ручки продолжали попытки донести ложку до рта, но чаще целились ниже или выше, под угрозой оказались даже милые черные глазки. Маме ничего не оставалось, как оставить нас в покое и бежать спасать своего питомца.

За гранью

Мой юный доверчивый брат под пристальным надзором профессора добросовестно выполнял все его указания. Задания были несложными и в какой-то мере даже интересными для нас. Вначале профессор измерял мозговые волны, пока брат телепатически общался со мной. При этом он изощрился приспособить некий прибор, который одновременно отмечал изменения и в моей волновой активности.

Когда брат решил, что все эти опыты отвлекают его от занятий, и попытался выйти из эксперимента, профессор изменил тактику. Он перестал задерживать нас после пар в обмен на мои фото, сделанные братом.

На фотографиях, которые предоставил экспериментатору Бат, не было видно человекоподобного тела, но присутствовал лишь сгусток света. Мы и сами хотели бы запечатлеть мою фигуру и в особенности лицо еще раз. Однако, как бы мы не меняли условия, на всех фото я выглядел как светящаяся дыня. И да, я не оговорился: когда-то давно, когда нам с братом было по десять, однажды камера «поймала» мое детское лицо и запечатлела его на фото. Этот единственный снимок присвоила мама и, время от времени рассматривая его, повторяла, вздыхая, одно и то же: «Как похож, как похож…», очевидно, подразумевая мое большое сходство с братом, а также втайне сожалея, что никогда не видит меня воочию.

Профессор без энтузиазма принимал от нас почти одинаковые снимки, аналоги которых встречались во всех публикациях, посвященных одам, а когда ему надоело это однообразие, предложил усложнить эксперимент и фиксировать мой облик после некоторых воздействий. Брат хотел отказаться, но профессор недвусмысленно намекнул ему на зачет в этом семестре и экзамен в конце года, а потому Бат был вынужден уступить и терпеть уколы иглами разных частей тела, воздействия слабым электрическим током, позволяя профессору и меня испытывать различными лучами и токами. При этом слабые воздействия не слишком выразительно отражались на моей ауре: менялись её края, появлялись отличные от первоначальных оттенки цвета. Профессору, который был хорошо знаком с подобными исследованиями, все еще хотелось чего-то большего и однажды он предложил брату вдохнуть, совсем немного, хлора. Едва ли кто-нибудь из нас мог предположить, чем этот эксперимент обернется для меня.

Как только ядовитый газ коснулся моего дыхания, я тут же потерял сознание. Это был один из тех редких случаев, когда я перешел в Тонкий мир в бессознательном состоянии.

Очнулся я на ложе из трав. Оно было мягким и ароматным и слегка вибрировало.

– Как может так дрожать постель? – недоумевал я, еще не вполне прийдя в себя.

Однако когда я открыл глаза, все стало на свои места: возле меня был мой надземный учитель. Он лечил меня ароматами трав и особенными лучами, которые и создавали в моем теле исцеляющую вибрацию. Горячая благодарность огненной птицей вылетела из моего сердца и поспешила к сердцу того, кого я любил больше всех в этом мире. Учитель тепло улыбнулся и оставил меня отдыхать.

Когда я почувствовал себя окрепшим, я стал беспокоиться о брате.

– Не волнуйся, – успокоил меня учитель. – Он выпил стакан молока и уснул. Для тонких тел отравление газами гораздо опаснее. Все миры страдают от человеческого невежества.

Но мое беспокойство не ограничивалось только текущей ситуацией, меня продолжал беспокоить исход эксперимента, который вопреки нашей воле мы все еще были вынуждены продолжать.

– Учитель, почему я могу читать прошлое и настоящее, но мне закрыто видение будущего? Почему вы не отвечаете на вопросы о будущем?

– Я уже говорил тебе, что для чтения истинных событий будущего ты не дорос. А также говорил, что у тебя достаточно чувствознания, чтобы предвидеть последствия текущих причин.

– Я и предвижу, что случится что-то плохое, – не унимался я. – Неужели вы не хотите предотвратить беду?

Мое молодое невежество готово было обрушить на голову учителя то ли упреки, то ли обиду, но учитель, как всегда примирительно, сказал:

– Ты и сам все знаешь. Я не могу ничего предотвратить, не нарушив вашу карму. Однако, поверь, я всеми силами помогу вам пройти это испытание. Ваше благополучие зависит от веры в мою добрую волю и вашей преданности друг другу. Уверен, ты доверяешь мне и к брату очень привязан. Ты и в плотный мир последовал за ним раньше намеченного для твоего воплощения срока, только чтобы не разлучаться с ним. Я верю в вас.

Этот ответ не только наполнил меня верой в себя и непреложность помощи учителя, но подарил вдохновляющее чувство высшей справедливости: вся вселенная в каждый момент моей жизни по-родительски заботилась обо мне и предоставляла в точности то, что было необходимо – здесь и сейчас – для моего развития – жизненные уроки, любовную заботу, чувство сопричастности ко всему процессу жизни.

Испытание

Когда я был маленьким и долго не давал о себе знать, мама, с надеждой глядя в пустоту, обращалась ко мне ласковым голосом:

– Звездочка моя, что ты хочешь сказать маме?

Она включала свой телефон и терпеливо ждала, пока я медленно и старательно, то и дело ошибаясь, не выведу на экран строчку с сообщением о чем-нибудь значимом для меня. Так постепенно я научился мысленно воздействовать на электронику и сообщаться с мамой без помощи брата.

Вернувшись из своей внезапной отлучки в Тонкий мир к не на шутку испуганному Бату, я предложил ему пожаловаться маме, которая, будучи знакомой со многими в университетских кругах, нашла бы на безумного профессора управу. Но брат не разрешил мне «поступать по-детски» и без его ведома что-либо писать маме. Взамен он пообещал, что впредь не допустит никакого безумия.

Он, и правда, не хотел больше иметь никаких общих дел с профессором, за исключением текущих заданий по предмету. Однако однажды все-таки поддался на уговоры и согласился «поесть и повеселиться» в том месте, куда отведет нас профессор «в качестве извинения за неудобства, которые он нам причинил».

Вечер начался с обильной трапезы в университетской столовой. Мельком поглядывая на едоков, я присматривался к едва заметному подрагиванию растений в зеленом уголке – так они общались между собой и окружающим миром. Еще не вполне понимая язык зеленого мира, я все же разобрал, что они доверяют мне, а того, кто ужинает вместе с моим братом, считают плохим человеком.

– Ну что же, а теперь пойдем повеселимся, – объявил профессор по окончании трапезы и повез брата куда-то далеко, за город.

– Мама, мы едем за город вместе с профессором универа, – предупредил я маму. – Возможно, не успеем вернуться к ужину. Вот номер профессора – ###. По его или брата телефонам можешь отслеживать наше местоположение.

В глубине души я был уверен, что мама воспримет это как тревожный сигнал: я никогда не докладывал ей о делах брата, за свои действия он отвечал сам. Но в этот раз он не стал сообщать ей о поездке.

Когда мы приехали на место, было уже темно. Тусклый свет фонаря высветил в конце лесной дороги старую, тронутую ржавчиной калитку, за которой в запущенном саду стоял большой приземистый дом, почти сплошь из бетона. Дверь в эту постройку нам отворил некто высокий в белом защитном костюме и маске на лице. Он повел нас по длинной лестнице, ведущей вниз, и, открыв следующую, массивную железную дверь, смешался с группой таких же, как и он сам, людей в белом.

В большом, хорошо освещенном зале нас встретил человек с острым взглядом и особенной аурой. Я никогда не видел столь насыщенных багровым цветом излучений и потому испугался. Но сразу же поспешил взять себя в руки, зная, что сейчас только от меня зависит связь с учителем, а значит и наша безопасность.

– Здесь есть прекрасная фотостудия и непревзойденный фотограф, – пожимая руку остроглазому, во весь рот улыбался наш профессор. – Я вам очень благодарен за такую возможность.

Вскоре нас отвели в небольшую, обитую черной тканью комнату, и, усадив на одиноко стоявший стул, сфотографировали брата и меня рядом с ним. После этого всех, кроме меня, попросили выйти.

– Присаживайся, – пригласил меня остроглазый, и я понял, что он меня видит. Это почему-то было неприятно, хотя я всегда остро желал, чтобы меня видели и замечали.

Затем мужчина погасил свет и включил какой-то аппарат, в котором что-то тихо потрескивало, освещая комнату бледным голубоватым светом.

– А ты красивей, чем твой брат, – разглядывая мои длинные, рассыпанные по плечам волосы, заметил фотограф. – И, похоже, еще наивней – настоящий ангелочек.

Так, посмеиваясь надо мной, он делал фотографию за фотографией, заставляя меня поворачиваться к нему то боком, то спиной, вставать и снова садиться.

Закончив работу, он включил свет и предложил мне выйти. Проводив меня в общий зал, где мы уже были ранее, он отвел меня в место, огражденное по кругу высокой сеткой, и предложил подождать, пока мой брат не закончит свои дела с профессором.

Бат приветливо помахал мне и стал делать то, что ему велели. Сначала его, как гладиатора в древнем цирке, поставили в центр большого металлического щита, а после, призвав ничего не бояться, зажгли вокруг него огонь. С возвышения, на котором я сейчас находился, я вдруг ясно увидел, что арена превратилась в огромную газовую горелку и в центре нее стоял мой брат! Ни минуты не колеблясь, я ринулся ему помощь, но не тут-то было: какая-то неведомая сила отбросила меня назад.

– Не торопись, – услышал я внутри себя голос. – Слушай, что я говорю, быстро и точно выполняй мои указания.

Силу своего отчаяния я немедленно превратил в огненную готовность следовать словам учителя.

– Сейчас я отключу силовое поле и ты выйдешь. Вперед!

Послушавшись, я тут же стремительно выскочил за пределы сетки, боковым зрением успев заметить, как остроглазый, все это время не выпускавший меня из виду, махнул рукой, после чего мне не оставалось ничего другого, кроме как остановиться: пламя «газовой горелки» выросло передо мной непреодолимой стеной.

– Слушай! – заставил меня очнуться голос учителя. – Я окружаю тебя защитным коконом. Ты пройдешь сквозь огонь, обнимешь брата и прорвешься с ним дальше. Действуй!

Даже не успев заметить, есть ли вокруг меня обещанная защита, я рванулся в огонь и прошел сквозь него невредимым. Еще будучи окруженным голубым пламенем, я заметил, что замкнут белым непрозрачным коконом, и теперь поспешил сокрыть в нем и брата. Побуждая его поторопиться, я заставил его выбежать из огненной ловушки и направиться к выходу. Почему нам никто не преградил дорогу, позже я узнал из рассказа учителя. Оказалось, что кокон выполнял не только защитную функцию, но также делал тех, кто заключен в нем, невидимыми.

Едва выбравшись наружу, мы увидели, как какие-то люди бесшумно, подобно теням, пробрались в дом. О том, что это были правоохранители, мы узнали от мамы, которая ждала нас за оградой этого неприятного места.

Суд

На суде, который приговорил всех виновных в издевательстве надо мной и братом к перевоспитанию через гипноз, моей маме разрешили обратиться к профессору.

– Я всю жизнь спасаю животных от таких вивисекторов, как ты, – показала она пальцем на него. – Но ты превзошел их всех. Мучил моих мальчиков.

– У тебя только один мальчик, а второй – астральный паразит, – саркастически заметил обвиняемый.

– Сам ты паразит! У меня всегда было двое сыновей, и никак иначе, – от праведного гнева у мамы ярко горели глаза. – Я всегда одинаково любила их обоих и заботилась о них одинаково!

Мамино возмущение прозвучало для меня как признание в любви. Ее заявление о нашем с братом одинаковом праве на приют в ее сердце ласкало слух. Брат, сидящий около нее, казалось, заплакал. Я тоже был до слез благодарен ей и должен был немедленно сообщить ей об этом.

Когда на мамином телефоне прозвучал сигнал о сообщении, она тут же прочитала то, что я написал ей. С трудом сдерживая волнение, она, торжествуя, помахала перед судьей телефоном:

– Вот, дорогой суд, вот свидетельство о том, что у меня есть мой второй драгоценный сын, пострадавший в этой отвратительной авантюре. Посмотрите, что он пишет!

Судья осторожно взял из рук мамы телефон, словно тот был хрупким сосудом, и вслух зачитал то, что предназначалось исключительно для моей родительницы:

– Дорогая мама, пишет тебе твой Од, твоя звездочка. Ты всегда была моей мамой и всегда любила меня, я это знал. Я всегда был благодарен тебе за то, что терпела сына-невидимку и, страдая от невозможности получить ответную ласку от меня, все же одаривала меня своей заботой. Мама, я так благодарен тебе, что ты никогда не забываешь, что у тебя двое сыновей!

Жизнь продолжается...

После этого случая мама, в самом деле, повела себя так, как будто у нее было два обычных сына-близнеца. Если раньше за все замеченные ею ошибки в поведении брата она, в основном, ругала его одного, опасаясь ненароком ранить меня, то теперь шишки сыпались и на мою голову. В ее глазах я мог быть «идейным вдохновителем», «попустителем» и «сторонним наблюдателем». И каждый такой выговор заканчивался фразой: «Даже не пытайся писать мне, пока не осознаешь». И каждый раз, «все осознав», я писал объяснительную о нашем с братом недостойном поведении с таким чувством, как будто это было признание в любви к моей, нет, к нашей маме.

Учитель также стал строже. После нашего восемнадцатилетия он принял в ученики и моего брата, ответив на его давнюю просьбу об ученичестве. Я был ответственен за точную передачу его заданий Бату, и, если тот что-то не выполнял, спрашивал с нас двоих.

Маленькая обезьянка, как только поправилась и научилась самостоятельно есть, отправилась из маминого приюта для диких животных к своей приемной маме в далекий тропический лес, а ее место заняли два не так давно появившихся на свет тигренка, наполнив дом жалобным мяуканьем.

По всему дому теперь были развешены мои фотографии. Благодаря злодею-фотографу, мама получила возможность видеть меня в любое время. Иногда я заставал ее за тем, что она, обращаясь к фотографии, говорила:

– Не парень, а какая-то девчонка. Хоть бы волосы укоротил…

При этом было совершенно ясно, что ее совсем не заботят мои волосы. Подобно моему учителю из надземного, ее волновало только то, счастлив ли я в этой своей особенной, неповторимой и немного странной жизни.

О да, я был счастлив! Мы были счастливы!